"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони Страница 15
"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони читать онлайн бесплатно
Превратить храм в нечто общественно полезное означало либо снести его, очистив место под площадь, улицу, парк; либо приспособить здание под склад, библиотеку, клуб, интернат, хлев (конюшню, свинарник)… В одной из крупнейших церквей Ленинграда устроили музей атеизма. В Одессе мне показали место недалеко от порта, где ранее находилась православная церковь Св. Николая. Почему ее разрушили? Чтобы использовать кирпичи для более полезной стройки? Или она мешала воинствующим атеистам? В той же Одессе на месте новой, красивой католической церкви был построен убогого вида жилой квартал. А что случилось с двумя другими католическими церквами в Одессе? Центральная приходская была превращена в интернат для учеников ремесленного училища, а небольшая французская — в партийный архив.
Часто случалось так, что, отняв у верующих здание церкви, власти больше о нем не заботились, только присматривали, чтобы двери оставались запертыми. Раньше подновлять храм заставляли «двадцатку», теперь до этой «народной собственности» никому не было дела… Церковная утварь переходила в казну или в музей; иконы пополняли музейные хранилища или валялись вместе со старым хламом; фрески и мозаики покрывались трещинами или разрушались; кресты отправлялись в металлолом или в переплавку и так далее.
Экономические трудности для верующих, желавших сохранить действующей свою церковь, были связаны и с содержанием служителей культа, если таковые находились. Требовались значительные суммы, и, конечно, они шли не на личные нужды, а на расходы, требуемые правовым положением. Служители культа рассматривались законом как тунеядцы и паразиты общества, они не получали продуктовые карточки, на которые могли бы покупать еду по государственной цене.
Продукты и вещи приходилось покупать на рынке, отчего жизнь становилась в три или четыре раза дороже, чем для остальных. Жилплощади священникам не давали, поэтому они устраивали себе жилье в ризнице или в другом помещении храма, иногда и в самом храме, бывали случаи, когда священникам давали угол то в одной семье, то в другой; последнее, однако, было опасно для верующих. Такую жизнь приходилось вести вплоть до 1938 года священникам, служившим в открытых храмах, которых стало наперечет.
Но какой же мученической и убогой была жизнь тех священников, кто служил в вертограде Господнем «подпольно», переезжая из города в город, из семьи в семью, скрываясь от бдительной милиции, гостя как «дядя» у якобы «племянников» или как «брат» у «сестер». Армянские католики рассказывали мне, с какими они сталкивались трудностями, пряча последних своих священников, которые вели такую кочевую жизнь [49]. Прятавшие отвечали любопытствующим, что «дядя» приехал с Кавказа, из Крыма, с Волги или с Дона. Но если гостем начинали слишком интересоваться, это был знак, что надо складывать пожитки и ехать дальше.
За двадцать лет таких преследований христианский клир был сведен практически на нет. В тех местах СССР, которые я посетил в военное время, кочующих священнослужителей уже не осталось; не осталось вообще католических священников, даже тех, кто имел мирские профессии. Всех вывели под корень, за исключением небольшого числа содержавшихся в тюрьмах, в трудовых лагерях или в ссылках. Православный клир, более многочисленный, еще имел выживших «дядьев», но их было очень мало; большинство тех, кому удавалось остаться в живых, выбирало себе какую-нибудь профессию, по большей части не имевшую отношения к спасению душ.
Я не говорю об отступниках, отрекшихся от веры в Бога публично с амвона или в печати; эти чаще всего посвящали себя пропаганде атеизма, входили в привилегированную среду внутри советского общества. Не буду останавливаться здесь и на той части православного клира, которая пошла на постыдный компромисс с советской властью и за это получила разрешение служить в немногих церквах, остававшихся открытыми; с ними и их последователями я познакомился чуть позже.
Что касается религиозного обучения, то существует статья закона, категорически запрещающая собирать вместе даже трех детей с целью религиозного обучения. Согласно букве этой статьи (№ 124) можно обучать катехизису с восемнадцати лет и старше и как будто не запрещено даже обучать двух детей, но в СССР буква закона существует для того, чтобы спрятать за ней его реальное применение.
Сколько людей я перевидал, сидевших за обучение взрослых! В бытность военным капелланом я встречал родителей, наказанных за то, что они учили собственных детей и в кругу семьи. Встречал я и таких, кто вообще не осмеливался заговаривать с детьми о Боге, боясь последствий; боясь того, что дети выдадут их, невольно проговорившись об этом в школе, в пионерской организации, где насаждают атеизм. В Донбассе один отец рассказывал, что его сына выгнали из школы за дерзость: он спорил с учительницей, проповедовавшей атеизм.
У религии отняли право говорить. Между тем разрешалось обучение атеизму — повсюду и на все лады. Даже в учебниках физики или математики если не во введении, то в приложении или в примечаниях обязательно содержался выпад против Бога и Церкви. Книгу не печатали, если в ней ожесточенно не порицалось «мракобесие». Церкви или «людоедство» инквизиции. Даже в начальной школе атеизм насаждался так, что некоторые смелые родители предпочитали держать детей дома и не учить их грамоте; они готовы были сами терпеть преследования, лишь бы не подвергать детей опасности неверия.
Свобода совести, о которой говорится в советской конституции, выражалась лишь с том, что любой негодяй имел право критиковать Церковь и религию.
Во время пребывания на оккупированной Украине мне пришлось видеть среди православного клира три основные группы иерархов. Иерархи консервативных взглядов, ориентировавшиеся на Московскую Патриархию, — они называли себя «тихоновцы», по имени последнего московского патриарха Тихона, избранного после отречения царя и, по слухам, убитого большевиками в 1925 году. Иерархи так называемой «Живой Церкви» с новаторскими тенденциями, их сильно подозревали в связях с коммунистами.
И наконец, самая многочисленная группа — иерархи Украинской «Автокефальной» Церкви во главе с Поликарпом, архиепископом Луцким. Эта Церковь явилась в определенном смысле продолжением «Церкви», возникшей из праха, кажется, в 1922 году. Да, возникшей из праха, потому что задумавшие ее создать священники не нашли среди живых православных епископов никого, кто согласился бы передать апостольское преемство новым кандидатам в епископы. И тогда кандидатов привели к месту захоронения одного украинского епископа, возложили на него руки умершего и с тех пор питали иллюзию, что у них есть настоящие рукоположенные иерархи.
Новая «Автокефальная» Церковь исцелилась от этой язвы: в новой Церкви действовали настоящие епископы, то есть заново рукоположенные священники старой «Автокефальной» Церкви, которая позднее установила связь с Константинопольским патриархом для официального признания ее «каноничности» и была признана легитимной Православной Церковью. В ней было учреждено четыре или пять епархий. Ее особенностью было использование в богослужениях современного украинского языка. Достойнейший Львовский митрополит Андрей Шептицкий отправил пастырское послание этой новой Церкви, приглашая ее к союзу с Римом, но призыв не был услышан из-за вечных амбиций православных иерархов.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments