Валентин Распутин - Андрей Румянцев Страница 15

Красноярский край в шестидесятые годы был „передним краем страны“, краем Всесоюзных ударных комсомольских строек, таких как Красноярская и Саяно-Шушенская ГЭС, „трасса мужества“ Абакан — Тайшет, Красноярский алюминиевый завод и многих других пониже рангом. Это не могло не привлекать молодого журналиста.

Помню, как Бессонов живо объяснял, что к чему, а Валентин молча, неулыбчиво и как-то понуро стоял рядом и не вставил ни слова в эмоциональный монолог своего „ведущего“.

Когда через полвека после нашего знакомства классик русской литературы Валентин Распутин выступал перед красноярцами в гостеприимном Педагогическом университете в компании с земляками-иркутянами и свердловской киногруппой, проехавшей с ним от истоков до устья Ангары, он вёл себя точно так же отстранённо и сдержанно — прямая противоположность азартному Виктору Астафьеву.

Осенью 1962 года вакантного места для Валентина Распутина в „Красноярском комсомольце“ не нашлось, и его „первой ступенькой“ в журналистской карьере в нашем крае стал „Красноярский рабочий“. Он трудился там, наверное, с полгода и, говоря по правде, совсем измаялся. Наша молодёжная редакция располагалась тогда на верхнем, пятом этаже только что построенного в центре Красноярска дома, а „Красноярский рабочий“ с полным комфортом устроился пониже. Валентин по-соседски частенько заглядывал к нам „излить душу“…

Как я понял, в иркутской „Молодёжке“ (газета „Советская молодёжь“. — A. Р.), где он раньше работал, были несколько иные взгляды на жизнь, чем в красноярской партийной газете. Точно так же „по-комсомольски“ вольготно было и у нас в редакции. Валентин с первых „газетных“ лет привык писать легко и без оглядки. Именно поэтому в „Красноярском рабочем“ с первых же дней всерьёз взялись за его перевоспитание, с чисто партийных позиций: учили уму-разуму, как писать „правильно“. Валентин признавался: „Иногда я специально перебарщивал с затёртыми штампами или же выдавал полнейшую сухомятину, пародируя навязываемый мне стиль. И тогда в секретариате оживлялись: ‘Вот так, именно так и надо!’“.

К счастью, страдания молодого журналиста продолжались недолго. Он перешёл к нам в редакцию на правах „специального корреспондента“. Его феерический стиль буквально ослепил всех. Ну, может быть, и не всех, но наша заведующая отделом комсомольской жизни Римма Иванова добрейшей души человек, никак не могла уразуметь его ярких эпитетов и заковыристых метафор.

А Валентин Распутин вскоре выдал одну из первых зарисовок о семнадцатилетней телятнице. Называлась она, как сейчас помню, „Весна в распахнутых руках“. Была в те годы у всех на устах такая жизнерадостная песенка: „Хорошо свою весну нести на распахнутых руках! Солнце нашей вечной юности не померкнет в облаках!“ Вся зарисовка была — обаяние молодости, наив и радость жизни. Валентин весело, искренне и задушевно расхваливал семнадцатилетнюю простодушную телятницу, которая нигде не бывала, кроме родной деревни, но так много красоты видела вокруг! И заканчивалась зарисовка словами: „Завтра ей исполняется восемнадцать лет. О ней ещё никогда не писали в газетах“.

Хороший подарок получила хакасская девчонка ко дню рождения! И даже наша строгая Римма Леонтьевна была покорена, хотя и несколько озадачена: „Разве можно писать в газете так несерьёзно!“».

О первых годах семейной жизни Распутиных с весёлыми подробностями рассказала уже упоминавшаяся подруга Светланы Галина Николаева.

«В июле 1964 года у меня раздался телефонный звонок. Света с мужем приехала в Иркутск, в отпуск, и приглашала меня отметить своё двадцатипятилетие. Я, конечно, с радостью согласилась. В тот вечер я впервые оказалась за одним столом с Сашей Вампиловым. Были и другие друзья Вали, журналисты, поэт Пётр Реутский, с которым я была знакома раньше. Он, кстати, написал предисловие к первой книжке рассказов Вампилова, выступившим под псевдонимом Санин. Реутский всё вопрошал меня: „А ты знаешь писателя Санина? Ты ещё будешь гордиться, что сидела с ним рядом!..“ Как интересно было в компании весёлых, остроумных людей! Светочка выглядела такой счастливой и красивой радом с Валей.

А время какое было! Какие замечательные произведения публиковались в журналах „Иностранная литература“, „Новый мир“. Стейнбек, Хемингуэй, Апдайк, Харпер Ли. А ведь существовал ещё и самиздат. Помню, какое ошеломительное впечатление произвёл на нас роман Хемингуэя „По ком звонит колокол“ в самиздатовском варианте.

Однажды просматриваю „Книжное обозрение“ и узнаю, что вышел четырёхтомник Хемингуэя. Мне очень хотелось приобрести это издание. Сидим со Светой у неё на кухне, говорим о чём-то, я вспоминаю про четырёхтомник. Проходит сколько-то дней, звонит по телефону Валя: „Подходи к кинотеатру ‘Гигант’, пойдем в бибколлектор, думаю, ты обрадуешься!“ Видимо, Света рассказала ему о моём несбыточном желании. Так я стала обладательницей четырёх книг любимого писателя. Валентин и позже частенько одаривал меня: то двухтомником Цветаевой, то трёхтомником Бунина, то книгой избранных стихотворений Ахматовой.

Однажды (Распутины жили уже в Иркутске) Валя решил одарить знакомого журналиста. Невольной участницей события оказалась я. Звонит Валя:

— Слушай, Галка, ты по-прежнему не любишь свою напольную вазу?

— Ну да!

— Мы можем её забрать?

— Да, ради Бога.

А ваза эта, пока она стояла на полу в углу, меня не раздражала, но, когда мы с мужем купили тахту и места для неё не хватило, мы не придумали ничего лучшего, как водрузить вазу на рояль. Муж, большой любитель помузицировать, крышку рояля никогда не открывал, то есть рояль использовался как пианино, так что ваза не мешала. Но она так вызывающе смотрелась, так меня раздражала, что Валина просьба обрадовала. С кем он пришёл — не помню. Но ваза исчезла. И куда исчезла? Оказывается, шутники решили подарить её в день рождения другу-журналисту. Могу представить себе его „радость“, если жил он в крохотной комнатушке, заваленной книгами — не протолкнуться. А как Распутин и его товарищ несли по улице эту громадную вазу — вспомню и смех берёт!

Не забыть мне просмотр фильма Сергея Герасимова „У озера“ с последующим обсуждением его в конференц-зале обкома партии. Вход строго по пропускам. Видимо, Валя сумел получить их для себя, Светы и меня. Мне фильм понравился, всё в нем показалось убедительным. Но на Валю и Свету он произвел совсем другое впечатление. Обсуждение началось с очень эмоционального выступления Сергея Аполлинариевича, продолжили его на той же ноте другие участники киногруппы. Все были единодушны в том, что Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат необходим стране и не опасен для „священного моря“. Ведь, говорили выступающие, вода после очистки становится безвредной, что и продемонстрировал в фильме инженер Черных, отведавший её.

По пути домой Валя возмущался таким отношением к Байкалу. Это был 1970 год, страна еще только начала узнавать писателя Распутина, к голосу которого позже прислушивались и „наверху“. Впрочем, лишь прислушивались, но не всегда учитывали его мнение.

В марте 1972 года мы отметили тридцатипятилетие Вали. Народу в его доме собралось много: писатели, журналисты, родственники. Было весело, звучали остроумные тосты. Вся жизнь впереди!