Мэрилин Монро. Страсть, рассказанная ею самой - Мэрилин Монро Страница 15

В ответ я спокойно… покачала головой. У Занука лишь слегка приподнялась бровь:

– Вольному воля.

Я прекрасно понимала, что контракт не продлят, но в глубине души теплилась надежда, что Занук, наоборот, оценит мою неуступчивость. Очень хотелось верить, что он заметит мое желание стать настоящей актрисой, готовность много работать, стремление стать лучше…

Но, наверное, таких устремленных, как я, Занук видел немало… Не оценил, а вот отказ запомнил.

Я никому не рассказала об этом отказе, потому что никто не понял бы. Девушка, готовая спать с другими, отказала тому, в чьих руках ее судьба? Дура, да и только! От меня не убыло бы, но что-то заставило помотать головой, внутри сидела уверенность, что если соглашусь, то потеряю что-то очень ценное.

Такое я делала трижды, и все три раза это дорого обошлось. Потом были еще Гарри Кон и Кроуфорд, которая вылила на меня в прессе столько грязи, сколько не смог никто другой.

Но пока контракт еще действовал, и я даже появилась в двух фильмах – «Скуда ху! Скуда хей!» и «Опасный возраст». Первым сняли «Скуда…», где я играла ученицу средней школы. Всего несколько минут, несколько реплик, но когда я попыталась в готовом фильме найти и услышать себя, то была потрясена: почти все сцены оказались вырезаны, а из реплик осталась одна: «Привет, Рэд!» Когда актер отвечал: «Привет, Пеги!» – меня на экране уже не было. Шикарно, не правда ли?

В «Опасном возрасте» немного больше, даже одна смешная фраза, но фильм прошел незамеченным и ни славы, ни новых предложений не принес.

Отдушиной стали мои занятия в «Лаборатории актеров». С начала 1947 года я по направлению «Фокса» начала посещать эту студию. В «Лаборатории» актеры, режиссеры и драматурги с Бродвея показывали свои работы как бы в черновом варианте, которые потом, будучи основательно переработанными, ставились на Бродвее, а еще вели неофициальные курсы повышения актерского мастерства. Не скажу, чтобы эти занятия были строго спланированы или продуманы, даже просто систематичны, но они очень много давали молодым актерам, желавшим научиться.

Мы под руководством и при участии опытных театральных актеров читали пьесы, анализировали их, пытались что-то играть. Я впервые в своей жизни увидела настоящую актерскую игру и поняла, как можно выразить чувства словом, взглядом, движением. В кино совсем иное, там все дробится на отдельные реплики, минутные съемки, которые снимаются вовсе не в той последовательности, которая должна быть по сценарию, а так, как удобнее режиссеру, реквизиторам, как позволяют условия. На съемочной площадке невозможно создать цельный образ, он неминуемо раздробится на мелкие осколки, и хорошо, если его удастся собрать, как красивую мозаику…

Здесь я видела иное: во время сценического действия образ рождался не за месяц съемки, а за час-полтора, он казался живым, казалось, игру актеров можно потрогать. Это было потрясением, потому что я никогда раньше не видела театральных постановок и поняла, что такое искусство несоизмеримо серьезнее и сложнее, что ему нужно долго учиться, а любую роль не просто схватывать на лету и наспех играть, потому что свет поставлен и камера ждет, а репетировать. А еще, что в спектакле ничего нельзя сиюминутно исправить, как сыграно, так сыграно, в следующий раз можно сыграть лучше или иначе, но каждый раз как единственный.

Это понимание меня потрясло. Возможно, я не сознавала тогда, но невольно встала перед выбором, который мучает меня до сих пор: долго и упорно учиться, чтобы играть серьезные роли в серьезных спектаклях, или добиться быстрого успеха яркими, но менее глубокими выступлениями.

Понимаете, Док, у меня уже было имя Мэрилин Монро, под которым я числилась на студии, но представлялась как Норма Джин и все еще была ею. Мне очень хотелось учиться, я училась, читала, слушала, репетировала сама.

Очень стыдилась своей необразованности, если бы кто-то умный и опытный посоветовал, как заняться самообразованием, какие книги читать, я быстро бы освоила многое, но никого интеллектуальный уровень Нормы Джин не интересовал. В «Лаборатории» мне пеняли на неразвитость, но и только. До сих пор я интуитивно читаю все, что вызовет интерес, даже Артур Миллер не стал заниматься моим образованием, хотя должен бы вместо того, чтобы пенять на интеллектуальную неразвитость супруги. Теперь уже бывшей супруги.

В библиотеке Голливуда не было в то время более жадной читательницы, хотя и там никто не посоветовал лучшие образцы литературы, не поинтересовался тем, как именно я читаю. Меня часто упрекали в поверхностном чтении, в том, что «проглатываю» книгу, мало что из нее вынося, но это из-за желания прочесть как можно больше, скорее догнать тех, кто начитан и образован.

Наверное, если бы не «Лаборатория», я позже не стала бы заниматься ни у Наташи Лайтесс, ни у Михаила Чехова, ни у Ли Страсберга, с меня вполне хватило бы уроков танца и вокала. «Лаборатория» зародила во мне желание научиться играть всерьез, что Голливуду тех времен не очень-то нужно, во всяком случае, от старлетки не требовалось вовсе. Меня не видели актрисой, а потому продлевать контракт еще на полгода отказались.

Лайон смущенно бормотал, что студия в тяжелых финансовых тисках, что приходится сокращать многих, не только меня, это было правдой, но жизни мне не облегчало.

«Мистер Занук считает, что Вы совершенно нефотогеничны и вряд ли когда-либо станете настоящей актрисой».

Если бы от чьей-то ненависти умирали, то Занук должен свалиться в ту же минуту! Не было в мире человека, которого я ненавидела больше, чем Даррила Занука. Он считал меня нефотогеничной! Меня, которую без конца фотографировали для обложек самых лучших журналов настоящие профессионалы! Мне практически не дали возможности показать себя и уже увольняют. Это нечестно, несправедливо.

Меня не видели в игре, увольняли только за нефотогеничную внешность. Это тоже была катастрофа, потому что я надеялась научиться играть, петь, танцевать, однако стать выше или фотогеничнее просто не могла. Получалось, что я зря считала себя привлекательной?

Несколько дней я просто прорыдала, уткнувшись в подушку. Успокоить некому, тетя Энн болела и вынуждена была лечь в больницу, причем все понимали, что это серьезно и надолго. Я оставалась одна, потому что общаться с постоянно пьяной Грейс не хотелось совсем. И вот теперь меня отвергла студия, вышвырнул вон Голливуд.

Понимаете, это страшно не только потому, что я оказалась старлеткой-неудачницей, таких тысячи, а потому, что отвергала очередная приемная семья, в которой я пыталась удержаться. Я столько раз в своей жизни оказывалась выброшенной вон, что казалось, этот уже не переживу. Тем более надежды не оставалось никакой.

Из зеркала на меня смотрела вовсе не красотка с журнальной обложки, а простенькая, глупенькая, ни на что не годная пустышка. Я снова не соответствовала требованиям и снова оказалась никому не нужна. Умения принимать выигрышные позы перед фотоаппаратом оказалось мало, а большего просто не было.

Однако реви не реви, жизнь продолжалась, в ней надо было как-то устраиваться.