Джойс - Алан Кубатиев Страница 15

Players and painted stage took all my love… ^[20]

До письма Ибсена Джойс был «молодым ирландцем». После него он стал европейцем.

Он всерьез принялся за языки и национальные литературы: по его дневникам, письмам и репликам видно, что нет ни одного примечательного произведения конца XIX века, которого бы он не прочитал. Семья смирилась с его литературными вкусами; ему разрешали читать даже Золя. Отец находил деньги, порой в ущерб семейному бюджету, чтобы Джеймс мог покупать новинки и зарубежные издания.

Педанты ставят на купленных книгах дату приобретения и расписываются. Автографы Джойса между 1900 и 1901 годами стоят на книгах Гауптмана («Вознесение Ханнеле»), Ибсена («Строитель Сольнес», на норвежском), Верлена («Проклятые поэты»), Гюисманса («Наоборот»), Д’Аннунцио («Наслаждение»), Толстого («Плоды просвещения»), Зудермана («Бой бабочек» и «Разрушение Содома»), Бьернсона («Свыше наших сил»). Итальянским языком и литературой он интересуется все больше, и это разочаровывает его в некогда любимом Россетти, которого он читал на английском, но считал носителем итальянского духа; теперь он для него «мороженщик».

Данте он изучает все углубленнее; Оливер Гогарти не то по воле автора, не то в самом деле назовет Стивена Дедалуса «дублинским Данте», странствующим по кругам дублинского Ада — Чистилища — Рая. Он читает «Придворного» Бальдассаре Кастильоне и попадает под странное влияние возрожденческого идеала мужчины — становится вежливее, внимательнее, но еще более скрытным, чем прежде. Его увлекает Флобер; «Мадам Бовари» понравилась ему не слишком, а вот «Легенду о святом Юлиане Странноприимце» и «Искушение святого Антония» он чуть ли не заучивает наизусть. Первоначальное увлечение Гюисмансом сменяется разочарованием — поздние книги бельгийского символиста кажутся ему бесформенными и комедиантскими. Повальное увлечение дублинской интеллигенции оккультизмом и Востоком не миновало и его. Вот его автограф на «Катехизисе буддиста» X. С. Олкотга — 7 мая 1901 года. Станислаус предполагал, что Джеймс искал замену оставленной религии, но скорее всего он, подобно Йетсу и в противовес его лучшему другу Джорджу Расселу, увлекся опять-таки символикой.

Чтобы прочесть Ибсена в подлиннике, Джойс занимается датским и норвежским. Он цитирует друзьям стихи Ибсена из «Бранда», «Агнесс, мой славный мотылек…», уже на языке оригинала. Когда они хвалили более известные произведения Ибсена, он отвечал им: «Открытка, написанная Ибсеном, будет не менее ценной, чем „Кукольный дом“…» Когда они проявляли интерес к мыслям Ибсена, он вместо этого начинал говорить о чистой технике, разбирая такие малоизвестные вещи, как «Комедия любви». Однако и сама тема этой комедии, отказ художника от любви и брака ради жизни на вершинах гор, была ему очень близка. Джойс начал хорошо разбираться в европейском театре; решив, что главным последователем Ибсена следует считать Гауптмана, чьих переводов на английский тогда не было, он начинает изучать немецкий, которого прежде не любил. Такую дань восторгу надо ценить.

Джойс искал свой стиль, и прочитанная им работа Артура Саймонса «Символистское движение в литературе» усилила его интерес к французской литературе. Совсем недавно, в 1896 году, умер Верлен, и Джеймс небезуспешно переводил его и его подражателей-символистов. Пытаясь стать обозревателем французской литературы для какой-то газеты, он ищет рекомендателей, его почти принимают, но — издание не состоялось.

Торопясь истратить гонорар, полученный за статью об Ибсене, он с отцом уехал в Лондон. Джон Джойс украсил путешествие бурным скандалом с каким-то солидным англичанином из-за Англо-бурской войны. В Лондоне им удалось найти дешевый пансионат с суровой одноглазой хозяйкой, которую Джон прозвал «Циклопия». Почти все вечера они проводили в театрах и мюзик-холлах, видели Элеонору Дузе в «Ла Читта Морта», «Мертвом городе», и Джойс, пытаясь, как д’Аннунцио, войти в число любимцев великой актрисы, написал ей панегирическое стихотворение, которого она не одобрила. Но он держал ее фотографию на своем рабочем столе и продолжал обожать. В эти дни он сделал несколько официальных визитов — один из них вместе с отцом к Т. П. О’Коннору в «Ти-Пиз уикли», попытать счастья насчет журналистской работы. Но Джеймса сочли слишком юным. То же самое произошло и в «Фортнайтли ревью» — он просто изумил Кортни своей молодостью. Уильям Арчер поначалу холодно отозвался на его письмо, но потом припомнил «того самого юного ирландца с Ибсеном» и сердечно пригласил его в свой клуб, где заказал дикую утку ^[21]. В сущности, Арчер был первым по-настоящему влиятельным литератором, обратившим внимание на решительно настроенного юношу, и два последующих года его поддержка была просто неоценимой.