В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан Страница 15

Мы продолжаем оперировать, семь часов без перерыва. Я беру на себя два тяжелых брюшных ранения с разорванными кишками, ранение в печень, накладываю шов на простреленную главную артерию руки, обрабатываю несколько ран в ягодичной области, на спине. Напоследок удаляю разорванную почку – человек чуть не умер от кровопотери.

Конвейер страданий движется бесперебойно.

На нас наваливается еще одна напасть – нехватка воды. Из-за отсутствия дождей и палящей жары запасы воды в колодцах и стоячих лужах иссякли, ручьи пересохли. Оставшаяся вода просто вызывает отвращение, она источает дурной запах и по никому не известной причине имеет черноватый цвет. Возможно, в ней содержатся серные соли. Мы ее кипятим. Главврач отправил машину за водой.

В перерыве между операциями я пытаюсь связаться с главным врачом армии, но, несмотря на все усилия, телефонисту не удается прорваться. Тогда я прошу главврача отправить связного, быстро составляю письменное донесение, передаю письмо посыльному и призываю его сделать все возможное, чтобы добраться.

– Речь идет о раненых товарищах. Помните об этом!

– Слушаюсь! – отвечает он и срывается с места. Он едет как сумасшедший, наперекор всем трудностям.

Мы ждем и ждем его ночь напролет, терзаемые беспокойством. Вдруг до нас доходит жестокая новость: он потерпел аварию. Что делать? Недолго думая я сам решаюсь ехать обратно в Пустошку, чтобы оттуда связаться с врачом армии.

Густель является по первому зову. Мы трогаемся в путь уже на рассвете и вновь ползем по старой, изъезженной дороге, по которой проходило наступление. Густель крепко держится за руль, почти высовываясь из окна автомобиля, то и дело переключает скорость. В воздух летит пыль, ям становится все больше.

Опять мы приближаемся к сосновой рощице. Вот и развилка. Густель жмет на тормоз и, как по приказу, останавливается перед мертвой лошадью. Она выглядит уже не так, как раньше. Жгучее солнце ускорило процесс разложения. Кобыла раздулась, в кишках наверняка скопились газы, готовые вот-вот вырваться наружу. Огромное тело распухло так сильно, что околевшие ноги приподнялись над землей и торчат в воздухе. Мы вперили взгляд в мертвую лошадь. Шея беспомощно лежит на песке. Рот в пене, глаза впали и сморщились, полчища жирных мух черным руном окутали ноздри и глаза, облепили раны на загривке и в других местах. На песке образовались канавки. Вокруг ползают темные трупные жуки.

Почему никто не закопает тушу? Ни у кого нет времени.

– Поехали дальше, Густель.

Мы подъезжаем к проклятой песчаной яме и насыпи. Проберемся ли? Как и в первый раз, я снова выхожу из машины. Густель трогается, у меня перехватывает дух – машина того и гляди перевернется. Но Густель справляется.

До Пустошки мы добираемся, когда уже почти стемнело. Я опять не могу дозвониться, линия повреждена, тогда я пишу главному врачу армии второе срочное донесение, в котором описываю сложившееся положение и срочно требую материалы и людей, без которых мы не продержимся. Водитель грузовика немедленно отправляется с моим донесением в Себеж к главному врачу. Я намерен остаться в полевом госпитале в Пустошке до тех пор, пока не получу ответ и дальнейшие распоряжения.

Долгие часы ожидания…

Наконец ответ от главного врача приходит, однако совершенно не тот, которого я ожидал. Вопреки моим ожиданиям и к моему великому удивлению, мне не нужно срочно возвращаться в Новосокольники. Вместо этого я должен отправляться в глубокий тыл и осматривать другие военные госпитали и подразделения медицинской службы. Такое решение мне абсолютно непонятно, я даже прихожу в бешенство. Какая бессмыслица, думаю я про себя.

Но приказ есть приказ.

С досадой, измученные и к тому же снова с температурой на следующее утро мы вдвоем отправляемся в тыл, чтобы осмотреть указанные главным врачом лазареты. Мой визит оказывается там совершенно ненужным.

Все мои мысли в Новосокольниках. Как вдруг неожиданно приходит приказ туда возвращаться.

– Густель, – ворчу я, – приказано ехать обратно. В Новосокольники! Едем!

Он тоже тяжело вздыхает, ведь именно там мы сейчас и должны находиться. В тот же день, 1 августа 1941 года, мы отправляемся в путь. Солнце жарит, воздух дрожит, земля раскалена. Густелю нехорошо. По дороге у него сильно разболелся желудок. Иногда ему становится так плохо, что он сгибается прямо за рулем. Он мертвенно-бледен, на лбу выступает пот, мы вынуждены останавливаться. Благодаря успокаивающему и обезболивающему средству он перемогает тяжелейшие приступы. Мы едем дальше.

До Пустошки добираемся сравнительно быстро, а затем опять начинается мучительная качка. Проклятия, слетающие с наших уст, совсем не помогают. Разве что на сердце становится легче.

Через час машина снова приближается к сосновому перелеску. Поглядывая на Густеля, я понимаю, что он тоже думает о мертвой лошади. Вдруг раздается скрип, автомобиль заносит, он сползает передними колесами влево и останавливается. Густель резко жмет на тормоз и глушит мотор. Что случилось?

Мы вылезаем из машины и оцениваем повреждения. Полетела передняя рессора. С левой стороны сломан второй главный рессорный лист. Вот это подарочек посреди России, прямо скажем.

Что теперь делать? Я лезу под автомобиль, принимаю необходимое положение и, оглядывая снизу все это хозяйство, думаю: наверняка что-то еще можно исправить! В конце концов, не загорать же здесь в ожидании помощи. Надо ехать дальше, но с такой поломкой не поедешь – главная рессора, на которой висит колесо, тоже сломается. Переднее левое колесо слетело со своего основания. Починить? Ясное дело. Как же иначе?

– Густель, – зову я, – неси сюда домкрат. Поднимай кузов с левой стороны, я хочу получше разглядеть передние рессоры.

Он подставляет снизу домкрат и приподнимает кузов. Ага, все ясно! Нужно каким-то образом закрепить рессорное соединение. Сломанную рессору мы спокойно вставляем обратно. Вопрос только в том, как ее закрепить. Может быть, каким-нибудь стволом, деревянной балкой?

Тут я вздыхаю с облегчением:

– Дружище, у нас ведь есть шина и проволока?

– Конечно, господин капитан, – отвечает Густель.

Вот оно, спасительное решение! Вместо шин мы используем рукоятки пневматических шин, закрепляя их двойными проволочными петлями. Для страховки на случай резких толчков над листовыми рессорами еще прикрепляем кусок дерева. Когда все сделано, Густель убирает домкрат. Порядок. Автомобиль стоит вроде бы прямо, управлять можно.

Итак, мы едем дальше, ползем медленно и осторожно, со скоростью лесной улитки. Машина снова приближается к песчаной насыпи и роковой яме. Остановка. На этот раз нам приходится подкладывать сосновые ветки в самых опасных местах. Почти задевая боками деревья, Густель проскакивает через насыпь и с размаху выезжает на знакомую дорогу.

И вот опять развилка. Мы ничего не говорим, не переглядываемся. Каждый лишь с надеждой думает про себя: может быть, кобылу уже похоронили? Но ее даже не присыпали. Это ощущается по сладковатому трупному запаху.