Оппозиция его величества - Михаил Давыдов Страница 15
Оппозиция его величества - Михаил Давыдов читать онлайн бесплатно
В прямом подчинении у Закревского находился, во-первых, инспекторский департамент, во-вторых, аудиториатский департамент, в-третьих, военно-сиротские отделения, и, наконец, корпус фельдъегерей. Внутреннее состояние этих частей вполне соответствовало «наружности». В инспекторском департаменте, например, на 1 января 1816 г. оставалось около 4000 нерешенных дел, в аудиториатском — одних только военно-судных — 237, причем по ним содержались в заключении 413 подсудимых, из которых многие от 3 до 6 лет и более ожидали решения своей участи. Неизвестно было даже, сколько дел рассматривалось и какие, поскольку учета не велось. Начальники на местах постоянно жаловались на нехватку способных аудиторов, т. е. военных юристов, «редкое дело не показывало упущения аудиторов, вообще неопытных» [55]. Правительство не делало ровно ничего для исправления положения, и не только потому, что шла война, но и потому, что военное судопроизводство никогда его всерьез не интересовало.
Словом, работа Закревскому предстояла большая. Уже через два-три года у него начинаются постоянные головные боли от чрезмерных занятий по службе, и он, едва дожив до 30 лет, должен был серьезно лечиться. Однако на своем посту Закревский сделал очень много полезного для русской армии.
Письма Арсения Андреевича Воронцову представляют большой интерес, ибо дают возможность судить о некоторых характерных чертах жизни столицы в 1816–1818 гг. Вот несколько выдержек из этих писем, позволяющих также определить взгляд Закревского на правительственную политику в целом:
«Скажите, где нет беспорядков и злоупотреблений по департаментам комиссариатскому и провиантскому? Сие не скоро в оных искоренить можно, следовательно, не удивляйтесь злоупотреблениям»;
«Не удивляюсь, что министры наши пользе государственной мешали; когда же они сего и не делали?.. Никогда сего они не оставляли и не оставят… Я такое получил наследство по департаментам, мне порученным, что никак не надеюсь оные исправить, при всем моем усердии»;
«Под секретом. Государь… к 15-му сентября желает непременно быть в Варшаве, где намеревается, как говорят, короноваться. Очень нужно!.. Ермолову здесь так наскучило жить без толку, что в отчаянии. Все испытывает в Петербурге министров и разного роду сволочь»;
«У нас все смирно; дела идут по всем министерствам так, как вы слышите. Воровство не уменьшается»;
«У нас всякий день разводные ученья гвардии»;
«У нас кроме ученья ничего нового нет»;
«У нас поселение водворяется, и уже напечатана гр. Аракчеевым первая книжка; бредни препорядочные»;
«Гражданская часть в ужаснейшем положении противу прежнего».
Итак, неискорененное царем воровство, злоупотребления на фоне бесконечных парадов, Польша и военные поселения как плоды деятельности императора и Аракчеева. И если «Змея» Закревский ненавидел — «вреднейший человек в России», то и Александра I оценивал весьма критично. Вот, например, как Закревский описывал Воронцову введение особых фурштадтских батальонов, которые должны были снабжать армию провиантом в военное время: «Государю в Петербурге понравилось, ездивши по мостовой: во всей форме сидит правящий фурлейт лошадьми, в кивере и сабле. Как вы думаете: неужели везде будет такая дорога во время действия, как в Петербурге мостовая?.. Нам могут служить примером форштаты австрийские, от которых солдаты умирают с голоду. Мнения не посылайте ни к Аракчееву, ни к Государю, поздно, да и не послушают, ибо видят пользу бесполезную в Петербурге» [56].
В этих строках едва ли не классический образец внедрения в жизнь новейших «достижений» российской государственной «мысли». Главное, чтобы хорошо выглядело в Петербурге на мостовой при полной форме. Остальную Россию приравнять к Петербургу. И еще: сделать что-то хорошее всегда оказывается почему-то «поздно, да и не послушают».
Закревский гораздо раньше своих друзей понял истинное положение дел в стране. Во многом ему было психологически гораздо тяжелее, чем, например, Ермолову или Сабанееву, ибо он каждый день видел как функционирует высший эшелон Власти. Он знал больше, и не от того ли в его письмах так часто встречаются печальные обобщения, касающиеся настоящего и будущего России?
Надувайте всех своею скромностию, как до сего времени делаете, то всех верно обворожите.
Чем больше человек принадлежит потомству, т. е. собственно человечеству вообще и в целом, тем более он чужд своему веку; ибо то, что он производит, посвящено специально не этому веку.
После «Ста дней» по решению Венского конгресса Франция была оккупирована на три года. Из войск стран-победительниц была составлена армия под командованием Веллингтона. Русский оккупационный корпус (27 тыс. человек при 84 орудиях) возглавил М. С. Воронцов. Выбор царя, разумеется, не был случайным. Один из наиболее известных русских генералов, герой кампании 1814 г., Воронцов по происхождению, родственным связям с английской аристократией и образованию как нельзя более подходил для выполнения миссии, которая была не только военной, но и дипломатической.
Задачи, стоявшие перед Михаилом Семеновичем, были не так просты, как может показаться на первый взгляд. Конечно, маневры перемежались поездками в Париж, и не только по делам службы. Но его корпус был в основном составлен из частей, воевавших без перерыва с 1805 г., а значит уставших в достаточной мере от дисциплины. При этом они на три года должны были остаться «в покое, в изобильном, хорошем краю» и при отличном содержании, причем порядки в «хорошем краю» были совсем не те, что дома. Уже кратковременное пребывание русской армии в Париже в 1814 г. показало, что демонстрировать Европу бывшим крепостным не вполне безопасно. Число беглых нижних чинов свидетельствовало отнюдь не в пользу отечественных обычаев. К тому же по соседству с корпусом Воронцова находились войска союзников, где атмосфера также была иной. «Должно было бояться, что дисциплина и субординация могут потерпеть», — не без основания писал в 1818 г. Воронцов царю в докладной записке [57], наконец, было важно, во-первых, не оставить по себе плохой памяти во Франции, и, во-вторых, сохранить хорошие отношения с союзниками.
Колоритную зарисовку жизни русских военных во Франции оставил Вигель. Через полмили после Валансьена, в котором стояли англичане, он увидел казаков: «Невольно взыграло во мне сердце, я вступал в русские владения. Далее показался деревянный столб, выкрашенный белою и черною краской с красными полосками. Не вдруг разглядев, что это такое, спросил я у ямщика. „Да это проклятые черти русские поставили нам“, — отвечал он с досадой, принимая меня за француза. Написано было по-русски расстояние от каждого городка и я, считая версты, поехал как бы по Московской дороге. Каково было смотреть на это воинам Наполеона, которые осенью в двенадцатом году утверждали, что Смоленск во Франции! Никто из других военачальников Веллингтоновской армии ничего подобного не мог себе позволить. За такую наглость спасибо Воронцову, хотя она могла иметь вредные последствия. С великобританской гордостью, враг Наполеона и Франции, он по-русски умел подражать их хвастовству. Тщеславие жителей не дало им понять, сколь унизительно такое хозяйничанье для их национальной чести, а я тотчас почувствовал, как оно усладительно для нашего народного самолюбия». Русские, пишет Вигель, были щедры, жили широко в отличие от англичан и пруссаков и, «следуя примеру своего начальника, были приветливо горды с жителями и старались задабривать их ласками и деньгами». В Мобеже, где располагалась корпусная квартира, французской речи слышно не было вовсе. Вигель нашел там не только квас и блины, но и русскую баню.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments