Лопе де Вега - Сюзанн Варга Страница 15

Стоит ли уточнять, какие чаяния питал епископ Авильский относительно церковной карьеры своего талантливого протеже, которому он открыл доступ в университет Алькала-де-Энарес. Лопе сам это признáет, когда напишет в своей «Филомене»: «Сколь ни старались там сделать из меня священнослужителя, я сей участи благополучно избежал».

Причудливые узоры знаний

Хотя университет Алькала-де-Энарес и называли также Комплутенсе из-за того, что сам город был основан римлянами и носил тогда название Комплутум Траяна, то все же напрасно в развалинах старого города или в тиши дворцов и монастырей, среди монументальных зданий с еще сохранившими красоту фасадами, за которыми скрываются внутренние дворики-патио и покинутые амфитеатры, стали бы мы искать следы далекого славного прошлого и знаки великой судьбы. Этот город с его университетом был прежде всего блестящим центром гуманизма, гуманитарных знаний, и в первую очередь стоит упомянуть, что он стал местом создания ценнейшего документа: по инициативе кардинала Сиснероса была издана многоязычная Библия, над которой совместно трудились Антонио де Небриха и Диего де Суньига. Гуманитарные науки расцветали там благодаря преподаванию древних языков и истории Античности, и если сама наука, опыты и вообще структура преподавания еще несли на себе отпечаток Средневековья, то соперничество умов, выражавшееся в азартной борьбе между разными колледжами, способствовало получению все новых и новых знаний, университет был своеобразным горнилом, где выплавлялись мысли, где умы уже открывались навстречу идеям грядущей эпохи барокко, к чему Лопе конечно же не остался равнодушен; мы еще увидим, насколько ярко и глубоко этот человек театра в своем образе жизни и в своем творчестве станет воплощением этого охватившего его в молодые годы вихря духовных, художественных и умственных исканий.

Не опасаясь допустить ошибку, можно смело утверждать, что Лопе в университете значительно приумножил тот капитал знаний, что потом будет рассыпан по всем его бесчисленным произведениям. И если согласиться с тем фактом, который сегодня признают даже самые скептически настроенные и склонные к самым тщательным исследованиям критики, а именно что «Доротея» во многом является автобиографическим произведением, то мы сможем по достоинству оценить тот итог, что подводит автор в этой преисполненной как вымысла, так и правды драме о приобретенном в университете опыте устами ее главного героя: «В том возрасте, о котором идет речь, я проявлял трезвость и здравость рассудка, а также способность к постижению всех наук, но в особенности к сочинению стихов, так что все тетради служили мне черновиками для записи моих мыслей, и чаще всего я излагал их на латыни или на кастильском наречии. Затем я начал собирать книги на разных языках; после овладения основами греческого языка и глубокого изучения латыни я хорошо освоил тосканский диалект и стал изучать французский язык». Если при чтении этого текста, представляющего собой своеобразное подведение итогов, можно было бы высказать сожаление по поводу некоторой неполноты и отвлеченности сведений, продиктованных законами драматургического произведения, то следует все же обратить внимание на то, что Лопе оставляет здесь место для описания процесса совершенствования своих знаний и развития способностей, а также надобно заметить, что все его труды всегда подталкивали его к созданию поэтических произведений, ведь поэзия была средоточием всех его благоговейных чаяний. Из этого обзорного описания опыта, обретенного в стенах университета, не исключены и описания красочных праздничных зрелищ, которые разворачивались перед его взором и впоследствии будут представлены в виде чрезвычайно живых и живописных сцен в его комедиях; в его пьесах то тут, то там будут возникать образы крепких, здоровых, веселых юношей, облаченных в легко узнаваемые одеяния, то есть в традиционную «униформу» студентов золотого века Испании, в которой обязательными были широкополая шляпа и просторный плащ, скрывающий колет и воротник. Эти молодые люди повсюду бродили группами, они были веселы и оживлены, смелы, любезны, красноречивы, искусны в риторике и всегда готовы как отпустить самую неожиданную и остроумную шутку, так и парировать ее. Эти весельчаки пели и играли на гитарах, а в награду за серенады и комплименты им с балконов сыпались реалы и пистоли.

Никто не может нам запретить рассмотреть и возможность того, что Лопе, продолжая делать такие же открытия, какие он делал во время учебы в Королевском колледже иезуитов, теперь вместе со своими соучениками по университету мог принимать участие и в других развлечениях, в частности в представлениях бродячего театра, а ведь это была своеобразная удача для него, так как он мог сквозь призму собственных идей рассмотреть «при свете дня» драматургию, зажатую в тиски примитивности и грубости, парализованную слишком строгими правилами, драматургию, по канонам которой и сам Лопе прежде писал свои пьесы. И вот теперь он получил возможность сделать пока еще робкую попытку реформировать эти каноны… Вполне возможно, что Лопе, уступая просьбам друзей принять активное участие в забаве, сам поднялся на сцену. В некоторых пасквилях, в которых высмеивался уже ставший взрослым и знаменитым Лопе де Вега, говорилось, что он играл женские роли. «Когда он был комедиантом, — утверждали авторы, — еще до того, как он перешел к поэзии, ему доверяли роли дам». Действительно, вплоть до 1581 года, когда на подмостках театров Испании появились женщины, чье присутствие там было формально запрещено, роли девушек и женщин исполняли мальчики, у которых еще не произошла ломка голоса, и надо помнить, что Лопе в тот период был как раз в таком возрасте, так что вполне мог участвовать в спектаклях.

Короче говоря, учитывая исключительно высокое качество образования, которое давал студентам университет, перед Лопе де Вега открылись богатейшие залежи знаний, чем молодой человек, в котором так и кипели бурные страсти, не преминул воспользоваться, так же как и иными предоставившимися ему не менее богатыми возможностями наслаждаться щедротами культуры и развлечениями, а также завязывать новые связи с представителями самых разных слоев общества. Разумеется, он извлек из своего положения наибольшую пользу для себя. Он умел черпать сведения, знания и идеи отовсюду: из споров, и просто постигая разворачивавшуюся перед его взором жизнь. Но вдруг, словно оказавшись под воздействием суровой необходимости, принял решение все в своей жизни изменить. Вообще на протяжении всего жизненного пути Лопе будет попеременно оказываться во власти двух противоположных сил, двух крайностей: желанием исполнять свой долг и жаждой свободы, и борьба этих противоречий искушала его, чередование столь противоположных чувств и стремлений, соответствовавшее идее «совпадения противоположностей», получившей такое распространение в эпоху расцвета барокко, составляло основу его личности и сейчас заставило его решительно распрощаться с университетом, учебой, преподавателями и соучениками.

Науку любви тоже надо постичь

Почему Лопе покинул Алькалу? Он бросил учебу и вернулся в Мадрид, где жаждал предаться любовным волнениям и утехам; так начался для него период беспорядочных связей, терзаний, волнений, приключений, о которых до нас дошли некоторые сведения, но хронологию которых установить очень трудно. Если впоследствии, побуждаемый своим поэтическим даром, Лопе будет щедро изливать на бумагу подробности своих любовных похождений, то по отношению к своим первым опытам и встречам он будет очень сдержан и скромен. С большим трудом мы находим его случайные редкие признания в более поздних произведениях, и появляются они в них каким-то чудом, словно проскочив сквозь кружево времени без ведома автора, который ограничивается лишь намеком на пережитое любовное потрясение: «Некая женщина ослепила меня, соблазнила меня, да простит ее Господь». Лопе косвенно связывает с именем женщины, заставившей его пережить такое потрясение, свое решение покинуть колледж; зовут сию даму Марфисой. «…Один лишь взгляд на Марфису стал для меня достаточной причиной, чтобы бросить учебу», — пишет он. Так кто же была эта Марфиса? Быть может, как на то намекает Лопе в «Доротее», это была одна из его двоюродных сестер, вынужденная выйти замуж за другого, несмотря на любовь к Лопе? Или, как утверждает Хоакин де Энтрамбасагуас, это была некая Мария де Арагон, дочь и племянница пекарей, высоко ценимых при королевском дворе и живших на улице Вышивальщиков, около церкви Сан-Хинес, недалеко от дома отца Лопе? Как бы там ни было, именно для того, чтобы оказаться рядом с ней, Лопе пешком проделал по полям Новой Кастилии те тридцать километров, что отделяют Алькалу от Мадрида. Именно в Мадриде вскоре он узнает о внезапной кончине отца, случившейся 17 августа 1578 года. И тогда Лопе покинул Мадрид столь же стремительно и столь же тайно, как туда прибыл.