Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - Алексей Брусилов Страница 15

Я остался один с сыном своим Алексеем, который в то время кончал Пажеский корпус и вскоре вышел корнетом в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк. Любил я его горячо, но отцом был весьма посредственным. Окунувшись с головой в интересы чисто служебные, я не сумел приблизить его к себе, не умел руководить им. Считаю, что это большой грех на моей душе.

Хочется тут забежать вперед на много лет и сказать несколько слов о бедном моем сыне. Хотя во время Германской войны он был далеко от меня, но я знал от его ближайшего начальства, что он вел себя прекрасно, заслужил много наград и был произведен в следующий чин. В 1916 году во время затишья на фронте он бывал в отпуску в Москве, гостил у моей жены и в имении брата Бориса под Москвой. Вот эти отлучки из полка, которыми я был очень недоволен, и сыграли роковую роль в его жизни. Но в то время не до него мне было, надвигалась революционная буря.

Я был поражен, когда год спустя получил телеграмму от моего сына из Москвы, в которой он просил у меня разрешения жениться на семнадцатилетней Варваре Ивановне Котляревской. Я отвечал согласием, хотя и был крайне смущен такой неожиданностью. Я видел эту девочку за два года до того, когда перед войной был с женой в Киссингене, а она со своей бабушкой Варварой Сергеевной Остроумовой были нашими соседями по столикам табльдота в гостинице.

Во время войны я и мой сын стали получать массу любезных телеграмм и подарков на фронте, подписанных их именами. Мы отвечали телеграммами с благодарностями, но так как меня и мою армию в то время вся Россия баловала вниманием и подношениями, то я и не придавал особого значения посылкам Остроумовой и Котляревской.

Жена моя мне ранее писала и говорила во время своих приездов на фронт, что Остроумова ужасно за ней ухаживает, намекая на то, что ее внучка вбила себе в голову выйти замуж за моего сына. Они обе с увлечением рассказывали моей жене о спиритических сеансах, на которых будто бы являлась моя покойная жена, выражая одобрение этой свадьбе.

Я слишком был занят фронтом и мало обращал внимания на эти разговоры. Конечно, я кругом виноват, я должен был вникнуть в этот вопрос серьезнее. Картина ясна: бабушке и внучке, богатым и честолюбивым, пожелалось блеснуть перед московскими подружками блестящим браком. Помилуй Бог, сын главнокомандующего прославленного Юго-Западного фронта.

Мою жену я сильно виню во всем происшедшем, она должна была быть более осторожной, хотя она и оправдывалась обычными женскими доводами: «Девочка сама этого хочет, она хорошей семьи, православная, хорошая патриотка и прекрасно образованная, средства большие, кажется искренней и доброй». К сожалению, в таких случаях не должно ничего «казаться», а нужно знать, а кроме того – лучше не соваться в чужую жизнь и не брать на себя тяжелой ответственности. Я очень виню свою жену, но и для нее все случившееся потом было большим горем.

Сына обвенчали весьма быстро. А он, усталый от фронта, усталый от своего предыдущего неудачного романа, искал уюта, отдыха, тепла, семьи, комфорта и ласки. Но грянул большевистский переворот, я был ранен, потерял свое положение, все были выбиты из колеи. «Бабушка» сразу превратила моего несчастного сына в «офицеришку-нахлебника».

Обе они создали ему такой домашний ад, что он буквально сбежал от них куда глаза глядят. С тех пор я его больше не видел. Существует несколько версий об его смерти, но достоверно я ничего не знаю. Он пропал без вести. Вот почему считаю себя виноватым перед ним и говорю, что это – тяжкий грех на моей душе. Не зная людей, я не должен был давать согласия на этот брак.

Что касается его жены, то доходившие до меня слухи были поразительны. Дело в том, что когда мой сын пропал, а ее бабушка умерла, мы по долгу совести звали ее жить с нами, желая такой молоденькой женщине оказать заботу, думая, что под нашим кровом ей будет безопаснее жить. Но она не приняла нашей руки, а стала устраивать у себя политические салоны, то с правым, то с левым направлением. Ее гостями были то епископы, монахи и монахини, то матросы и деятели крайнего большевизма.

Такая мешанина очень смущала меня и мою жену, и мы все постепенно отдалились от нее. Затем до нас дошли слухи, что она сошлась с коммунистом, потом он умер, затем вдруг из газет мы узнали, что она арестована по церковному делу, ее судили и приговорили к смертной казни. Моя жена хлопотала, чтобы ее спасти.

В ее ходатайстве было указано на ненормальность Котляревской («больных не казнят, а лечат»), было приложено медицинское свидетельство двух знавших с детства эту сумасбродную особу врачей, подтверждавших ее истеричность и психопатию. Профессора Г. И. Россолимо и В. А. Щуровский – большие авторитеты, и ходатайство моей жены спасло жизнь этой экзальтированной бедняжке. Ее амнистировали и выпустили на свободу. Немного погодя она опять собралась выходить замуж за кого-то. Дай ей Бог счастья, но только бы мне забыть весь тот трагический сумбур, какой она внесла в мою жизнь.

Я все это счел долгом подробно осветить, так как в заграничных газетах много писали о ней, как о какой-то Жанне Д’Арк. Между тем это была большая сумасбродка, фантазерка, многим, и прежде всего самой себе, повредившая своей болтовней и выходками, совершенно ненормальными. К сожалению, она носила нашу фамилию и тем еще более привлекала к себе внимание любопытных обывателей. А шум возле ее имени в заграничных газетах ей весьма льстил и кружил и без того больную юную голову.

Должен сказать, что рядом с полоумными выходками она делала много добра, и я лично обязан ей многими заботами и вниманием во время моей болезни и ареста. Душевные ее порывы относительно многих доходили до самопожертвования. Ведь ранее того она оказала много серьезных услуг семье моего брата Бориса, когда он умер в Бутырской тюрьме в 1918 г.

Мой сын, как и большинство офицеров, совершенно не был подготовлен к революции и не разбирался ни в каких политических партиях. Он ошалел от всего произошедшего, но честно принял новое свое положение. Стал учиться бухгалтерии, стал искать работы какой угодно, самой тяжелой, ничем не смущаясь, и принял революцию, как благо для русского народа, спокойно отдавая все прежние прерогативы на общую пользу. Бедный человек. Но таких много. И в России не я один отец, скорбящий о погибшем сыне, нас много!

Возвращаюсь к прерванному рассказу на много лет назад. Кроме сына, около меня в то время было два младших брата с семьями. Старший, Борис, служил вначале в том же самом Тверском драгунском полку на Кавказе, как и я, но вскоре вышел в отставку, женившись на баронессе Нине Николаевне Рено. Она была украинкой, православная, но с французской фамилией, воспитанием и образованием. Рено были люди очень богатые.

Борису повезло, ибо он совсем не знал своей невесты, был сосватан заочно, а получил исключительно милую, добрую, любящую жену, да еще ее мать и бабушку, которые буквально боготворили его и баловали, как родного сына. Вначале Борис и Нина жили в Петербурге, но вскоре для них специально родными Нины было куплено имение «Глебово» под Москвой, около г. Воскресенска. Пока мать была жива, хозяйство этого прекрасного имения велось хорошо, но после ее смерти все пошло вкривь и вкось, ибо Борис воображал себя помещиком, но ровно ничего в хозяйстве не понимал. Несмотря на это, крестьяне его любили.