Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - Алма Х. Бонд Страница 15

Возможно, я выглядела как женщина, но внутри я была просто напуганным маленьким ребенком. В этом браке мой интерес к сексу стал еще меньше. Меня пугала даже мысль о нем, я спросила тетю Грейс, можно ли заключить платонический брак и быть «просто друзьями». Она дала мне книгу по вопросам полового воспитания. В этом не было особой пользы.

На самом деле после просмотра иллюстраций мой ужас стал только сильнее. Я думала: «Джим будет делать это со мной? Я не позволю!» Большую часть нашей брачной ночи я провела в ванной комнате и стала очень изобретательной в поисках предлогов, чтобы не исполнять свои супружеские обязанности.

Я не смогла сдержать улыбку при мысли о Мэрилин Монро, которую часто изображают символом счастья и сексуальности, чуть ли не нимфоманкой, в «платоническом» браке. Мэрилин, по-видимому, не считала, что в этом было что-то смешное. Хотя она не смотрела на меня в этот момент, она вдруг спросила:

— Вы смеетесь надо мной?

— Разве похоже, что я смеюсь? — отозвалась я.

— Нет, но я готова поспорить, что вы смеетесь внутри. Это не лучший повод для веселья, потому что, смеясь, человек отказывается признать это. Ну, на этот раз можно применить презумпцию невиновности, но если я когда-нибудь услышу, что вы смеетесь надо мной, я выйду из этого офиса и никогда не вернусь!

Я знала Мэрилин достаточно хорошо к тому времени и понимала, что она говорит то, что действительно думает. И теперь я должна сказать что-то, но что? Как можно доказать, что ты не смеешься? И никогда не смеялась? Я глубоко вздохнула и сказала:

— Многие люди в вашей жизни смеялись над вами, Мэрилин. Они были жестокими и слишком ограниченными, чтобы оценить всю глубину вашей личности и таланта. Но вы осуществили мечты, над которыми они насмехались, и теперь вам следует посмеяться над ними.

Мои слова, похоже, успокоили ее. Хотя я была уверена в каждом слове, которое только что произнесла, я вздохнула с облегчением, что Мэрилин не заметила той улыбки.

3 марта 1959 г

— Когда мы поженились, и Джим, и я были девственниками, — начала она, — и не совсем представляли, что мы делаем. Джим не особенно понимал, как доставить мне удовольствие, поэтому он просто прыгал в постель и делал свое дело. Обычно он торопился, чтобы выспаться или успеть на работу. Я не могла понять, почему такая шумиха вокруг секса. По-моему, это было то же самое, как если бы кто-то сходил с ума по гуталину.

Джим любил секс, и я обычно мирилась с этим, потому что хотела быть хорошей женой. Я просто лежала на спине и мечтала, как стану кинозвездой. Позже он выпустил книгу, в которой написал, что я любила заниматься с ним сексом и была очень страстной в постели. Это стало для меня новостью! После секса с Джимом я часто просто отворачивалась и засыпала. Иногда он начинал сомневаться в моей верности. В этом не было никакого смысла. В то время у меня полностью отсутствовал интерес к сексу.

В первый год мы много времени проводили вместе, и это было весело. К сожалению, чаще всего мы занимались тем, что нравилось Джиму, а не мне.

Мы ездили на рыбалку на озеро Шервуд, катались на лыжах в Логове Большой Медведицы и специально для меня время от времени ходили в кино или на танцы. Мне нравилось, сбросив туфли, гулять по берегу океана в лунном свете.

Я всегда любила океан, который напоминает мне о забавной истории, которую Болендеры рассказывали обо мне. Когда мне было два года, они привезли меня на пляж в Манхэттене, где я увидела океан в первый раз. Я прыгала и, хлопая в ладоши, кричала от восторга:

— Огромная сырость!

Мне тоже понравилась эта история: когда мне было три года, я впервые увидела снег. Я взяла в руки комочек и, глядя как он тает, сказала с удивлением:

— Из снега вытекает сок!

Я думаю, у меня всегда был своеобразный взгляд на вещи, даже когда я была совсем маленькой.

— Джим считал, что мы отлично проводим время, но я была другого мнения. Жить чужими интересами — это не для меня. Первую попытку самоубийства я совершила в том году, проглотив целую упаковку таблеток, но я думаю, тогда у меня не было по-настоящему серьезного намерения. Джим ворвался в дом и держал мою голову над унитазом, пока меня рвало.

После этого я проспала целые сутки, а когда проснулась при свете дня, не знала, радоваться мне или сожалеть о том, что я осталась жива. Самоубийство — это привилегия каждого человека. Я не верю, что это грех или преступление. Это мое право убить себя, если я так хочу, хотя, оглядываясь назад, я рада, что в то время моя попытка не была успешной.

Джим оказался типичным, старомодным шовинистом, который относился ко мне как к своей частной собственности, — продолжала Мэрилин, — когда я открыла ему мои тайные мечты стать актрисой кино, он рассмеялся. Когда-то, в средней школе, Джим выиграл приз в конкурсе Шекспира за исполнение речи Шейлока о «мести» из пьесы «Венецианский купец» и сказал:

— В этом доме актером всегда был я. С чего вдруг тебе пришло в голову, что ты хочешь сниматься в кино? Ну, продолжай мечтать, женушка, если это делает тебя счастливой. Но поверь мне, у тебя ничего не получится.

— Он не знал, но его слова прозвучали погребальным звоном нашего брака. Бедный Джим, — размышляла Мэрилин, — он неплохой парень. Я уверена, что он был разочарован тем, что я была готова скорее распрощаться с жизнью, чем мыть посуду и скрести полы. В конце в концов, я могла бы вернуться в приют.

Я могла быть до сих пор замужем за ним, — рассказывала Мэрилин, — если бы не было войны. В 1943 году Джима зачислили в торговый флот на должность инструктора по физическому воспитанию и отправили на великолепный остров Санта-Каталина у западного побережья Калифорнии, где мы снимали за тридцать пять долларов в месяц небольшую симпатичную квартиру. Тогда я была неутомимой домохозяйкой и тщательно убирала дом каждый день.

Там мы завели щенка колли по имени Магси, которого я купала два раза в неделю и содержала в безукоризненном виде. Я заботилась о нем, как о собственном ребенке, и чувствовала гордость всякий раз, когда кто-нибудь отмечал, какой он красивый и ухоженный.

Рассказывая о себе, я невольно задаюсь вопросом, кто я, — задумчиво говорила Мэрилин. — Но я так сильно изменилась, что сегодня уже не знаю себя. Я фанатичная домохозяйка или неряха? Если бы вы видели мою спальню этим утром, доктор, вы легко ответили бы на этот вопрос.

Жизнь на острове была прекрасной во многих отношениях, — продолжала она. — Я поднималась на вершину холма, мои волосы развевал ветерок, а взгляд скользил по бескрайним пенящимся волнам. Помню, иногда мне казалось, что брак это не так уж плохо. Конечно же, Джима не было рядом со мной в те моменты, когда я так думала.

Этот остров был самым красивым местом, где мне доводилось жить, и с ним было связано одно из немногих приятных воспоминаний о моей матери, потому что однажды она привозила меня сюда на выходные, когда я была маленькой. Я никогда не забуду, как мы, держась за руки, бродили по пляжу и ели мороженое в рожках, как все обычные девочки с их мамами. Я и не подозревала, что это никогда не повторится снова. Вскоре после этой поездки ее забрали в больницу, и я почти не видела ее с тех пор.