Кто кого предал - Галина Сапожникова Страница 15

До того, как Альгирдас Палецкис произнес в эфире радио свои знаменитые 7 слов, примерно об этом же напрямую говорили в своих книгах минимум три человека: Юозас Куолялис, Витаутас Петкявичюс и Валерий Иванов.

Почему же столь бурно отреагировали именно на него?

Причина кроется в фамилии. Писатель Петкявичюс уже умер, пенсионер Куолялис отпраздновал 85-летие, дважды отсидевший Иванов носит фамилию Иванов — и этим все сказано. За ними никто не пойдет. Они не опасны. И тут на сцену выходит молодой и яркий продолжатель знаменитого рода Палецкисов, дедушка которого включал Литву в состав СССР, отец был евродепутатом, а в советское время — дипломатом и журналистом, поэтому будущее самого Альгирдаса было известно еще до его рождения. Блестящее образование, четыре абсолютно свободных иностранных языка, прекрасная карьера в литовском МИДе, загранкомандировки и все, что полагается иметь представителю политической элиты. Все, кроме убеждений, которые совершенно не вписываются в современный литовский ландшафт. Звучит как анонс плохого кинофильма, но это правда: насмотревшись на дипприемы, избравшись в сейм, потрудившись вице-мэром и получив две государственные награды (французский орден Почетного легиона и орден «За заслуги перед Литвой», которого его впоследствии лишили), в районе своих 35 лет человек приходит вдруг к выводу, что мир устроен несправедливо, а «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно». Уходит резко влево из партии социал-демократов, произносит давно забытые слова про социальную справедливость и даже организовывает собственную партию.

Что ж, призрак левой идеи, ставший особенно актуальным во время мирового финансового кризиса, по Европе бродит уже несколько лет, но никто не думал, что он может материализоваться в стране, которая последние двадцать лет с энтузиазмом неофита освобождается от всего коммунистического. Но он материализовался — в виде молодого Палецкиса.

В январе 1991-го у него — тогдашнего студента университета — тоже не было никаких сомнений по поводу того, кто виноват в том, что произошло у телебашни. Советская армия, конечно… Что же должно было случиться, чтобы спустя двадцать с лишним лет его мнение стало перпендикулярным общественному?

Залив без плавания

— Откуда взялись такие убеждения на фоне абсолютно «правого» информационного фона?

— Я шел сначала по стопам отца, дипломатия казалась мне спокойным и уютным заливом. А мне хотелось плыть и быть в гуще событий. Поэтому было принято решение уйти из литовского МИДа. Одним из главных мотивов было то, насколько глубока социальная несправедливость и неравенство в Литве после стольких лет независимости. Люди недостойны той жизни, которой они сейчас живут.

— Что лично вам запомнилось из событий января 1991-го?

Литовский политик Альгирдас Палецкис, которого осудили за фразу, сказанную в прямом эфире радио, привел в суд 12 свидетелей, которые подтвердили его версию событий, а не официальную. Но на приговор это не повлияло. Фото Г. Сапожниковой.

— Мне было 20 лет, я был студент Вильнюсского университета и дитя эпохи гласности. Конечно, на меня самого тоже действовала пропаганда Ландсбергиса, тогдашнего лидера националистов, который умело манипулировал образом России, Советского Союза как извечного врага Литвы. Мы все наивно верили, что перестройка — это мост в новое суперобщество из общества застойного. И когда в Литве началось национальное пробуждение, были абсолютными романтиками. Но так как мой отец был одним из лидеров литовской компартии, я знал чуть больше — о том, какая борьба за власть началась в верхах. «Саюдис» из патриотических сил очень быстро стал националистическим. Началась «охота на ведьм», нашу семью тоже терроризировали. И к 1991 году у меня появился ко всему этому иммунитет. Может быть, именно поэтому в отличие от многих литовцев я и не подвергся этому массовому психозу, и к телебашне не пошел, посмотрел только, что происходит у парламента, и решил пойти готовиться к экзамену. И потом вдруг выстрелы, шок и злость на то, что происходит, и на тех, кто это делает. Этот стереотип — что советские солдаты убивали литовцев, граждан Литвы — оставался на долгое время.

— Конкретно у вас или у общества?

— Я вырос в семье советского литовского дипломата, и мое детство прошло в ГДР, в советской школе. Подростком пару лет жил в Москве. Поэтому, будучи литовцем, я был интернационалистом. Но в Литве обстановка давила, ко всему русскому и советскому у литовцев появилось негативное отношение. Позже, когда новые власти провели приватизацию и население обнищало, начали появляться большие сомнения.

— Иллюзии по поводу демократии рассыпались на фоне общего разочарования в капитализме?

— «Саюдис» изначально назывался движением в поддержку перестройки и социалистического обновления. Но когда его возглавил Ландсбергис, движение стало резко уходить вправо, в национализм. Я это видел и по своей семье, по нападкам на дедушку, который к тому времени уже умер. В «Саюдисе» был настоящий психологический террор, который прикрывался борьбой за независимость и демократию, а реально являлся банальной борьбой за власть. Среди его лидеров было много перевертышей, что разочаровывало в движении, которое начиналось хорошо, — за перестройку, против привилегий, но уже в 1989 году перешло в чистый национализм, русофобию и пещерный антикоммунизм.