Симон Визенталь. Жизнь и легенды - Том Сегев Страница 15

Из своего окна Визенталь видел, как немецкие солдаты и местные жители – по-видимому, украинцы – вытаскивали евреев из домов, пиная их ногами и избивая палками, ломами и прикладами. Особенно ему запомнился солдат, издевавшийся над ребенком лет двенадцати и над двумя женщинами. Он повалил женщин на землю и тащил их за волосы. Подъехал открытый «мерседес» с немецким офицером и кинооператором; солдаты отдали офицеру честь. Это мог быть Оберлендер, но Визенталь его имени не называет.

Однако по сравнению с тем, что творилось в городе, где шел настоящий погром, издевательства, которые Визенталь наблюдал из окна, были инцидентом весьма незначительным.

Перед тем как покинуть Львов, русские убили всех заключенных в тюрьмах, а сами тюрьмы подожгли. Многие из заключенных были украинцами. Люди рассказывали про горы обгоревших трупов и говорили, что в убийствах принимали участие евреи. Толпы украинцев и немецкие солдаты рыскали по городу и охотились на всех, у кого была еврейская внешность. Евреев прогоняли сквозь строй и избивали палками; одна из свидетельниц рассказывает, что на конце палок были закреплены бритвы. Стариков убивали топорами, младенцам разбивали головы об стены.

Трупы убитых русскими заключенных были выложены во дворах тюрем на всеобщее обозрение, и люди приходили на них смотреть. Некоторые пытались опознать своих родственников. Евреев сгоняли в тюрьмы, заставляли копать могилы и хоронить мертвых, а затем расстреливали.

Погром продолжался четыре дня. По оценкам историков, было убито около четырех тысяч евреев.

В квартиру Визенталей тоже вломился немецкий солдат; с собой он притащил какую-то уличную проститутку. Распахнув двери трехстворчатого платяного шкафа, он предложил девушке брать все, что та пожелает, и она начала рыться в одежде. Не в силах ничего сделать, Визенталь и его жена стояли рядом и молча за этим наблюдали. Таким образом, уже тогда, еще до изобретения газовых камер, проявилась одна из характерных особенностей нацизма: страсть к унижению человеческого достоинства. Визенталь не забыл об этом эпизоде даже после всего того, что пережил позже. Через два или три дня он был арестован.

Два немецких солдата и украинский полицай выволокли его из дома рано утром. На улице он увидел нескольких соседей и евреев из других домов. В общей сложности набралось человек сто – сто двадцать. Избивая людей кулаками и палками, охранники повели их в район железнодорожных мастерских и заставили таскать тяжелые стальные листы, предназначавшиеся для танков. Работа была трудной. Визенталь был высоким и крепким, но физической работой ранее не занимался. Охранявшие их немецкие солдаты кричали на них и подгоняли прикладами. В полдень охрана поменялась, но евреям отдохнуть не позволили. После полудня их заставили таскать баллоны с кислородом весом от 90 до 120 килограммов. Один из евреев потерял сознание и упал; солдат ударил его ногой в лицо. Так они работали до девяти вечера. Когда они возвращались домой, человека, упавшего в обморок, среди них не было. В то время уже действовал комендантский час, и им выдали специальные пропуска, разрешавшие перемещение по городу. Визенталь запомнил фамилию сержанта, подписавшего его пропуск. Его звали Шиллер. Вполне возможно, это был первый нацист, чье имя отпечаталось в памяти Визенталя. В последующие две недели он и его соседи были обязаны являться на работу каждый день. Немецкие солдаты и украинские полицаи постоянно над ними издевались и, даже когда не было никакой работы, заставляли их безо всякой необходимости перетаскивать с места на место запчасти для паровозов.

В отличие от коммунистов, немцы не стремились навязать жителям Львова свою идеологию; они всего лишь хотели использовать их в качестве дешевой рабочей силы. Евреев же они собирались просто уничтожить.

15 июля 1941 года всех евреев города обязали носить белую нарукавную повязку с синей шестиконечной звездой и запретили им ездить в поездах. В трамваях им ездить разрешили, но только стоя и в задней части вагона. Еще через три недели на принудительные работы обязали являться всех евреев без исключения. В оккупированной Польше к тому времени уже разрешили работать немецким бизнесменам, и в качестве рабочей силы те использовали местных жителей. Некоторым из них платили символическую зарплату, а некоторым не платили ничего вообще.

Визенталь работал в одной из мастерских Восточной железной дороги. Это было крупное предприятие, где работали в том числе неевреи. Сначала он занимался очисткой печей, но затем сумел устроиться на более легкую и больше соответствовавшую его умениям должность: начал рисовать на вагонах опознавательные знаки и немецких орлов со свастикой. На эту работу его пристроил бригадир-поляк, за что Визенталь отдал ему одно из платьев жены.

Однажды немецкий начальник мастерских проходил мимо работавшего Визенталя и спросил, где тот научился рисовать. «Он не художник, – услужливо доложил один из заключенных-поляков. – Он инженер». Визенталь очень испугался, и не только потому, что был пойман на лжи, но еще и потому, что после захвата Львова немцами первыми жертвами стали профессора и представители свободных профессий. Именно по этой причине он свою настояющую специальность скрыл. Но ему повезло: начальник над ним сжалился. «Я ведь тоже инженер», – сказал он. Его звали Генрих Гюнтерт. Непосредственный начальник Визенталя инспектор Адольф Кольрауц тоже оказался человеком порядочным.

Циля Визенталь работала в тех же мастерских уборщицей. На работу и с работы они ходили вместе.

С каждым месяцем положение евреев Львова становилось все хуже. В конце 1941 года, через полгода после того, как их отделили от других жителей города с помощью нарукавных повязок, начался второй этап изоляции, который, как и в других местах, должен был привести в конечном счете к полному уничтожению евреев: им было приказано покинуть свои жилища и переселиться в кварталы бедноты на севере города. Визенталю, его жене и матери (жившей после смерти мужа в семье сына) тоже пришлось туда переехать.

Перемещением евреев в гетто руководило специально созданное ведомство, но происходило переселение хаотично, сопровождалось насилием и не обходилось без коррупции. Жители кварталов бедноты требовали за свои квартиры деньги, а сами часто вселялись в оставленное евреями жилье. Мебель и имущество евреев разграбляли.

Переселение продолжалось несколько месяцев, до зимы 1942 года. Район огородили деревянным забором, и он превратился в нечто вроде большого концлагеря.

Вид этот «Еврейский квартал» (как назвали новое гетто немцы) имел жалкий. «По большей части, – рассказывал один из его бывших обитателей, которому удалось выжить, – это были ветхие лачуги, которые предполагалось снести еще до войны. Но даже эти развалюхи с крошечными окошками, лишенными стекол и заткнутыми тряпками, затянутыми бумагой или забитыми досками, – и те считались роскошью. Серовато-черные стены были заляпаны грязью от колес проезжавших телег, кровли покрыты фанерой, а сточные трубы прогнили и разваливались. Даже если в доме и имелись «удобства», кран был неисправным. В комнатах стояли глиняные печки с ржавыми и закопченными трубами».

В большинстве домов не имелось ни водопровода, ни канализации, ни электричества; теснота была невыносимой. Целая семья могла проживать в одной комнате, а некоторым приходилось ютиться на складах, в подвалах и на чердаках. Визенталь рассказывал, что его с женой и матерью поселили в комнату в квартале № 1, где, кроме них, проживало еще несколько человек. Во многих местах вместо кроватей ставили многоэтажные нары, а некоторым людям приходилось спать по очереди в одних и тех же кроватях. Ели почти один хлеб, напоминавший клейкую массу, а вместо кофе пили воду, отваривая в ней свеклу или подслащивая сахарином. Многие обитатели гетто умерли от тифа, туберкулеза и других болезней. Особенно тяжелой оказалась первая зима: гетто было засыпано снегом, а отопление во многих домах отсутствовало.