Сталинград - Энтони Бивор Страница 15

В Кремле сначала словно не понимали масштабы угрозы. 5 октября поступило донесение: летчик-истребитель видел, что колонна немецких танков длиной больше 10 километров быстро двигается по шоссе к Юхнову, расположенному всего в 150 километрах от Москвы. Но даже после того как второй летчик, посланный на разведку, подтвердил эти сведения, Сталин по-прежнему отказывался верить. Был отправлен третий самолет. Пилот еще раз подтвердил продвижение немецких танков. И это не удержало Берию от желания арестовать летчиков за паникерство, но в конце концов страшное известие все-таки взбудоражило кремлевское руководство.

Сталин созвал чрезвычайное заседание Государственного Комитета Обороны. Он также велел генералу Жукову, решительными и жесткими мерами сумевшему организовать оборону Ленинграда, немедленно вылететь обратно в столицу. Жуков своими глазами увидел царящий на фронте хаос… Сталин приказал ему собрать уцелевшие войска в новый фронт. Все имевшиеся в распоряжении части были брошены на передовую, чтобы сдержать продвижение немцев до тех пор, пока не подойдут резервы ставки. Над Москвой нависла реальная угроза. Свыше 100 000 человек были мобилизованы в народное ополчение, и четверть миллиона мирных жителей, в основном женщины, отправились копать противотанковые рвы.

В ночь на 6 октября выпал первый снег, который быстро растаял, превратив на 24 часа дороги в потоки жидкой грязи. Танковым группам фон Бока все-таки удалось окружить советские войска в двух больших «котлах» – один непосредственно под Брянском, другой под Вязьмой, на дороге, ведущей прямо на Москву. Немцы объявили, что окружили больше 665 000 солдат и офицеров Красной армии и уничтожили или захватили 1242 танка – больше, чем насчитывалось во всех трех танковых группах фон Бока.

«Какое великое удовлетворение для вас видеть такое прекрасное воплощение в жизнь ваших планов!» [75]– написал фельдмаршал фон Рейхенау генералу Паулюсу, своему бывшему начальнику штаба, которому вскоре предстояло сменить его в должности командующего 6-й армией. Однако советские части, даже полностью окруженные, продолжали сражаться почти до конца месяца. «Мы ведем бои за каждый укрепленный пункт, – услышал Паулюс от командира одной из своих дивизий. – Частенько русских не удается выкурить даже огнеметами, так что приходится взрывать все». [76]

В этих боях немецким танкистам также пришлось столкнуться с новым необычным видом «оружия». Это были собаки со странными сумками на спине. Из сумок торчали короткие палки. Сначала танкисты думали, что это собаки-санитары, но они ошиблись. Животные несли на себе заряды взрывчатки или противотанковые мины. «Собаки-мины», выдрессированные по принципу физиолога Павлова, были обучены забираться за кормом под большие машины. Палка, задев за днище, вызывала срабатывание взрывного устройства. Большинство собак оказывалось расстреляно до того, как им удавалось добраться до «корма», но эта зловещая тактика очень нервировала немецких танкистов.

И все-таки худшим врагом вермахта становилась быстро ухудшающаяся погода. Сезон осенних дождей и распутицы начался еще до середины октября. Немецким грузовикам, подвозившим боеприпасы и продовольствие, нередко не удавалось добираться до наступающих войск, поэтому пришлось реквизировать в радиусе сотен километров panje повозки (словом panje нацисты презрительно называли сначала польских, а затем и русских крестьян), телеги, запряженные одной лошадью. В некоторых местах, где не хватало деревьев, чтобы мостить дороги, вместо них использовали трупы русских солдат. Немецкие пехотинцы нередко теряли сапоги, завязнув в грязи по колено. Мотоциклистам то и дело приходилось слезать с мотоциклов и толкать их вручную. Командиры, у которых не было недостатка в подчиненных, чтобы вытащить их машины из любой грязи, сокрушались, что им приходится воевать в таких условиях. И все боялись морозов, которые должны были ударить в самое ближайшее время. Немцы понимали, что время работает против них.

Наступающие германские части сражались умело и храбро. 14 октября 10-я танковая дивизия и дивизия СС «Рейх» вышли на историческое Бородинское поле, покрытое пашнями и березовыми рощами. Они находились всего в 110 километрах от западной окраины Москвы. В тот же день в 160 километрах к северо-западу от столицы 1-я танковая дивизия захватила город Калинин, мосты через Волгу и перерезала железную дорогу Ленинград—Москва. Тем временем на юге танки Гудериана пронеслись мимо Тулы, угрожая советской столице с юга.

Этот тройной удар на Москву поверг Кремль в панику. Вечером 15 октября иностранным посольствам было предложено готовиться к эвакуации в Куйбышев. Берия также начал эвакуацию своего ведомства. Сотрудники НКВД забрали с собой некоторых заключенных, в числе которых были и военачальники, так нужные сейчас на фронте, однако их по-прежнему жестоко пытали, выбивая абсурдные признания. В подвалах Лубянки расстреляли 300 человек… Однако в конце месяца Сталин приказал главе НКВД остановить то, что сам Берия называл «мясорубкой». Советский вождь был готов и дальше расстреливать «трусов и предателей», но на какое-то время его перестали интересовать вымышленные Берией заговоры. Сталин даже назвал их вздором. [77]

Он хотел знать, что на самом деле происходит на фронтах, и тем не менее тех, кто осмеливался докладывать правду, обвиняли в паникерстве. Советскому вождю становилось все труднее скрывать свою тревогу. Он опасался, что Ленинград падет, и главной его заботой стало выведение оттуда войск, чтобы они помогли спасти Москву. Муки голодающих жителей окруженного города волновали Сталина не больше, чем Гитлера.

В то время прошло лишь одно обнадеживающее известие. Дивизии Красной армии, размещенные на маньчжурской границе, начали прибывать под Москву. На самом деле два первых сибирских стрелковых полка вступили в бой с дивизией СС «Рейх» под Бородином, но в целом потребовалось несколько недель, чтобы перебросить основную массу подкреплений с Дальнего Востока по единственной железной дороге – Транссибирской магистрали. Советский резидент в Токио Рихард Зорге сообщил, что японцы собираются нанести удар не по СССР, а на юге, в Тихом океане, то есть по США. И хотя Сталин не до конца доверял Зорге, его донесение подтвердилось данными радиоперехватов.

Утром 16 октября Алексей Косыгин, заместитель председателя Совнаркома, пришел на работу и обнаружил, что в здании никого нет. Двери были открыты, ветер гонял по коридорам разбросанные бумаги, в пустых кабинетах трезвонили телефоны. Косыгин, догадавшись, что звонившие хотят узнать, правда ли, что правительство покинуло столицу, бегал от аппарата к аппарату, стараясь ответить всем. Даже когда он успевал снять трубку, на другом конце линии была тишина. Только один ответственный сотрудник осмелился назвать себя. Он прямо спросил у Косыгина, оставят ли Москву.

На чрезвычайном совещании в Кремле 17 октября с участием Сталина, Молотова, Маленкова, Берии и Щербакова, нового начальника Главного политического управления Красной армии, обсуждались планы минирования заводов, мостов, железных дорог и даже гордости Сталина – московского метро. Никаких объявлений об эвакуации оставшихся министерств в Куйбышев не было сделано, однако известия распространились с поразительной быстротой, несмотря на то что за пораженческие настроения грозило жестокое наказание. Пошли слухи о том, что в Кремле якобы произошел переворот и Сталина арестовали, что немецкие парашютисты высадились на Красной площади, что в столицу проникло множество вражеских диверсантов, переодетых в советскую военную форму.