Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом - Леонид Млечин Страница 15

Только наивный читатель может предположить, будто мужественная девушка вылавливала вражеских шпионов. Агенты, которых немцам удавалось перебросить через линию фронта, точно знали, чего писать не надо. И ловила их контрразведка не на письмах. Так кто же попадал у цензоров под подозрение?

В Великую Отечественную бойцам и командирам Красной армии по понятным и очевидным причинам запрещалось сообщать свое местонахождение, род войск, сведения о вооружении, да и вообще все, что относилось к военной жизни… Но тот или иной боец горел желанием поведать родным или друзьям, где именно он несет службу, какое у него оружие и вообще, как идут боевые действия, что конечно же всех интересовало.

Такого рода данные во всех воюющих странах просто вымарывались из писем цензурой. Чем отличались советские цензоры? Они перехватывали солдатские письма с сообщениями о гибели товарищей, горькие рассказы о плохом питании, вшах и тяжком окопном быте. Например, части Калининского фронта в 1943 году страдали от массового авитаминоза. Солдат клали в медсанбаты с диагнозом — истощение. Виноваты были фронтовые интенданты, которые, ловко манипулируя в свою пользу, вместо мяса выдавали яичный порошок, вместо картофеля и овощей — пшено и едва не погубили фронт.

«Спали на нарах в заливаемых водой землянках, — вспоминал фронтовую жизнь один будущий московский чиновник. — Кормили — бурда без капли соли да пайка хлеба… Ночью для корма лошадей завезли жмых. Солдаты узнали об этом. Жмых тут же был растаскан по землянкам и съеден.

На утреннем построении командир полка орал:

— Разве вы люди? Вы звери! Животных оставили без корма.

А что этот жмых съели изголодавшиеся молодые солдаты, над этим «гуманист» командир даже не задумался. Кто во всем этом был виноват, мы тогда не знали. Может быть, жулики-интенданты, кравшие без зазрения совести, сообразуясь с тем, что со дня на день нас должны были отправить на фронт, а там, глядишь, война все спишет».

Такого рода послания цензоры передавали оперативным работникам особых отделов. Автора откровенного письма брали в активную разработку, то есть готовили к аресту за антисоветскую деятельность. По мере потребности сооружали дело, и бойца, несдержанного на язык, превращали в «шпиона» или «диверсанта».

Цензура проверяла и письма, адресованные военнослужащим. Это уже был чисто политический контроль, проверка благонадежности. Какие военные тайны выдаст в письме из деревни жена солдата? Перехватывали послания, в которых шла речь о нехватке продовольствия, о стихийных бедствиях, авариях, неурожае, вообще о нищете и убожестве жизни, особенно колхозной. Недопустимыми считались религиозные высказывания.

А из дома часто писали горестные письма. В годы войны, судя по запискам наркома внутренних дел Берии в политбюро, голодали в Свердловской области, в Чувашии, Татарии, Узбекистане, Казахстане, Кабардинской и Бурят-Монгольской автономных республиках… Люди собирали на полях проросшее зерно, употребление которого приводило к смерти. В селах Кировской области ели древесную кору.

В апреле 1943 года бериевский заместитель комиссар госбезопасности 2-го ранга Богдан Кобулов докладывал в ЦК и Совнарком о ситуации в Вологодской области:

«Централизованные фонды муки сокращены, в результате чего значительное количество связанных с сельским хозяйством семейств красноармейцев, в том числе и сорок тысяч детей, сняты со снабжения хлебом… В ряде районов Вологодской области имеют место многочисленные факты употребления в пищу суррогатов (мякины, клеверных верхушек, соломы, мха) и трупов павших животных».

Крамольные письма до адресата не доходили. В распоряжении цензора были ножницы, клей и два конверта. На одном написано «Для изъятия текста», на другом — «Для оперативного использования».

Конечно, цензор сам жил в страхе, потому что и его проверяли. Приходя на работу, он получал штамп «Проверено военной цензурой» с личным номером, что позволяло чекистам в случае необходимости установить, кто пропустил то или иное письмо. Время от времени чекисты подбрасывали письмо с антисоветскими высказываниями. Если цензор его пропускал, следовала жестокая кара, поэтому и работали с особым рвением. Но главным было другое.

«Вспоминая те дни, а много позже читая документы в архиве КГБ, — писала литературовед Ирма Кудрова, — я отметила примечательную особенность сотрудников этого ведомства. В этих людях «органы» целеустремленно воспитывают подозрительность. Им внушили и уверенность: враги власти — повсюду, каждый может им оказаться. И, глядя сквозь сильнейшее увеличительное стекло, сотрудник раздувает каждый росток «бунтарства», с которым сталкивается. Любой протест, любое несогласие с существующим порядком — опасное преступление.

Психика и психология чекиста заслуживают профессионального изучения, пути их умозаключений явственно расходятся с нормой, теперь я убеждена в этом. Чекист — всего лишь исправный винтик машины, сознательно запрограммированной на изъятие из общества людей, смеющих быть независимыми».

И нигде не найти спасения! Даже солдаты на фронте, защищавшие Отчизну, не были гарантированы от преследования. Александр Исаевич Солженицын, боевой офицер-артиллерист, командир батареи, орденоносец, был арестован в феврале 1945 года (когда война уже заканчивалась!) за переписку с другом.

На его письма обратил внимание бдительный цензор. Капитан Солженицын не нарушил законы военного времени. Не выдал армейских или служебных тайн. И даже вовсе не был антисоветчиком, каким станет позднее, пройдя ГУЛАГ. Письма носили, скорее, философский характер. Солженицын, сражавшийся за родину, в ту пору верил в социализм и делился искренними мыслями о том, как сделать жизнь в стране лучше.

Что же насторожило цензора?

Как выразилась героиня очерка — «подсказало внутреннее чутье». Не закон, заметим. Чутье! Другой бывший цензор вспоминал о том же: «Надо было собачьим нюхом вылавливать письма, представлявшие, как у нас выражались, оперативный интерес».

Не подвело цензорское «чутье»! Или надо сказать «нюх»? Письма Солженицына перехватывали и передавали офицерам Смерша, которые вообще-то должны были бороться против немцев, а не против своих… Особисты, не пожалев времени и сил, несколько месяцев сооружали дело против капитана-артиллериста, который как раз воевал с врагом, и будущий классик русской литературы отправился в лагерь. Военные заслуги ничего не значили.

После войны Советский Союз стал частью большого мира. Миллионы советских граждан в военной форме оказались на территории других европейских стран. Сравнение в уровне жизни было не в пользу советской системы, и это могло оказаться губительным. Тем более что демобилизованные солдаты и офицеры верили, что после победы все пойдет иначе.

А Сталин словно пытался заставить забыть о войне. Отменил День Победы. Запретил писать и издавать мемуары. В январе 1948 года отменил денежное вознаграждение и вообще любые льготы награжденным орденами и медалями. В Ленинграде закрыл Музей блокады. Запретил ставить памятники, связанные с блокадой. Трагедия и слава Ленинграда, отметил один иностранный журналист, много лет проработавший в России, торчат как кость в горле Москвы и партийных руководителей…