Мемуары посланника - Карлис Озолс Страница 15

23 марта. Версаль. Воскресенье. Председатель нашей делегации Чаксте, теперь покойный, первый президент Латвийской республики, устроил поездку в Версаль.

Участвовали Мейеровиц, теперешний латвийский посланник в Париже Гросвальд, посланник в Лондоне Зарин, нынешний помощник министра президента, Скуенек, я и другие. Чаксте рассказывал о французской придворной жизни времен Людовиков и Наполеона. Передает он картины и нравы той эпохи так, будто сам жил в ту пору, близко видел всех этих людей, обстановку их жизни, говорил с ними, наблюдал непосредственно, вблизи. Я восхищался рассказами Чаксте и восхищался Версалем. Какая красота, какое величие! Мадам Помпадур, мадам Дюбарри, вероятно, были крупными личностями, своеобразными гениями, если сумели внушить сооружения и памятники, которыми теперь восхищается мир. Они создают ореол Франции, делают ее навсегда исторически славной. Что взбудораженные массы народа когда-то осудили, то сейчас, в исторической перспективе, в отдалении веков, выдвигается как что-то неподражаемое, недостижимое, предстает гордым символом человеческого творчества, возвышается как создание не только Франции, но и целого мира.

26 марта. Латвийская делегация устроила обед. Среди гостей американские профессора Лорд Морисон и английский профессор Симеон. Все они специалисты по международным вопросам [5].

2 апреля. Грузинская делегация во главе с Чхеидзе и Церетели (оба известные ораторы и члены русской Государственной думы) устраивает собрание из представителей народов бывшей России. Чхеидзе обращается ко мне с вопросом:

– Чем и как объяснить, что латышские стрелки поддерживают большевиков и дерутся на их стороне?

Вопрос не без укора.

– Это все сделали ваши речи в Государственной думе, – ответил я.

В самом деле все возвращались на родину, могли как-нибудь устроиться, только латышским стрелкам некуда было деться, их родина была оккупирована немцами. Другого исхода не было, пришлось остаться там, где застигла злая судьба, у большевиков. Но уж так повелось издавна, латыш, что бы он ни делал, делает не за страх, а за совесть, как сказал мне в Нью-Йорке еврей-философ: «Даже негодяю честно служите».

4—22 апреля. Представитель американского Красного Креста полковник Олдс просит к себе и сообщает, что его организация решила оказать помощь латвийской армии, сражающейся с большевиками. На другой день 5 апреля мистер Таффт по поручению Гувера сообщает, что мое послание к президенту Вильсону оказало хорошую услугу. Пароходу, шедшему в Финляндию с грузом муки, дан приказ изменить курс, пройти в Либаву и сдать груз латвийскому правительству, население, бежавшее от большевиков, уже голодало. Это стало началом американской и союзнической помощи. Я был чрезвычайно рад, а председатель делегации Чаксте даже прослезился, так все это важно и отрадно. Полковник Карлсо, Педен, капитан Пэйн, полковник Этвуд и многие другие американские и английские представители АРА и высшего экономического совета стали оказывать нам всяческое содействие. Работа кипит.

Латвийская делегация решила послать меня в Либаву для ознакомления на месте с положением дел. Я должен был объединить в экономический союз оставшиеся хозяйственные организации, получить от них и правительств общую доверенность и вернуться с ней в Париж.

Через Лондон и Гуль выезжаю в Либаву.

На вокзале меня провожают две дамы, жены латвийских генералов Дамбита и Рушкевица. Пенелопа оставалась дома и ждала возвращения мужа, жены латвийских генералов покинули дом, чтобы их мужья могли свободно защищать родину. Такова современная легенда.

В Северном море. Море туманно. Опасно ехать, много мин. На одну пароход едва не наскочил. Это вызвало большое волнение. На пароходе большая компания молодых девушек-танцовщиц. Они едут в Копенгаген и Стокгольм. Скандинавские страны наполнены золотом, и его надо выкачивать. Сама жизнь требует, чтобы оно не застаивалось и не лежало втуне. Сотрудничество людей и народов не может и не смеет останавливаться. Движение – общий закон, оно управляет миром.

Наступает вечер. Темно. Ехать еще опаснее. Сколько людей погибло в Северном море во время войны! Свою жизнь здесь закончил и лорд Китченер. Немцы ему словно отомстили за неожиданный результат потопления «Лузитании». После этой катастрофы Китченер якобы сказал: «Немцы знают все, но не понимают ничего». Да, они не предвидели, что гибель «Лузитании» вызовет целую бурю негодования в Америке и ускорит ее выступление против Германии. Много матерей-англичанок едет по Северному морю, будто разыскивая своих погибших сыновей, и, мысленно с ними общаясь, посылают молитвы о том, чтобы никогда больше не повторилась эта ужасающая война.

Копенгаген. Сюда мы приехали после полуночи, но стали покидать пароход только утром. Это было в первый день Пасхи. Город в праздничном настроении. Обычная для всех скандинавских городов воскресная тишина. Торжественный звон церковных колоколов, но и он переносит меня на многострадальную родину, в Россию, в Московский Кремль, где веками тысячи колоколов благовестили: «Христос воскресе». Сегодня там кладбищенское молчание. Какой ужас! От латвийских представителей Дуцмана (позднее посланника в Скандинавии и Чехословакии, представителя при Лиге Наций и международного судьи в Сааре) и Лепа я узнал, что латвийское правительство, бежавшее от большевиков из

Риги в Либаву, во главе с президентом Ульманисом, находится в опасности. Немцы совершили политический переворот, заняли все учреждения Либавы и захватили власть в свои руки. Тем не менее надо добраться до Либавы, хотя ввиду произошедшего переворота мне не советуют рисковать. Переворот взволновал и союзников. В самом деле, немцы побеждены, но на востоке Балтики снова начинают орудовать. Узнаю, что в Либаву срочно отправляется на английском военном корабле See point полковник X. Уэйд и американский военный атташе в Лондоне полковник О. Солберг. Они любезно принимают меня на корабль. С большой скоростью мы проезжаем Балтийское море и входим в либавскую торговую гавань.