Темные воды Тибра - Михаил Попов Страница 15

Бокх вдруг перестал веселиться. Он понял: несмотря на то что ему удалось разгадать коварный план Югурты, действовать придется так, как Югуртой было задумано.

Разорвать союз с Нумидией в ближайшие дни было немыслимо!

Оксинту, вошедшего в тронную залу, устроенную в трапезной зале Гисконовой виллы, встретил мрачный, нахмуренный Бокх.

Поклонившись, нумидийский царевич преподнес обычные дары – меч (на этот раз в золотых ножнах) и сбрую для коня. По толпе придворных прокатился восхищенный ропот и благословения в адрес щедрого и почтительного союзника. Бокх принял подношение с соответствующими словами, с трудом, правда, их выговаривая.

Обходительный Оксинта, искренне симпатизировавший если не лично мавританскому царю, то его взглядам на отношения с Римской республикой, справился о здоровье властителя. И тут Бокх дал волю словам, ибо по всем другим поводам он не мог говорить то, что думал. Он расписал невежество лекарей, нерадивость лекарских слуг, выразил весьма ядовитое подозрение по поводу врачевательских достоинств самого бога Асклепия, даже объявил никчемным его трактат.

– Там предлагаются такие рецепты, которые невозможно осуществить.

– Позволь мне взглянуть, владыка, на этот трактат, может статься, он поддельный.

– Принесите.

Свиток тут же явился, придворный толмач указал то место, которое имело отношение к болезни царя. Оксинта тут же без малейших усилий перевел:

– «Если случится коленям болеть или локтю опухнуть, тогда ты девы невинной мочу примени, подогретую малость. Ею слегка пропитай тряпицу из шерсти ягненка».

– Так ты говоришь «мочу»?

– Да, владыка, «мочу», это ахейский диалект, только сирийские дикари и киликийские пираты употребляют это слово в другом значении.

– Не «молоком» ли они его называют?

– Именно «молоком», – юноша искренне удивился знаниям мавританского царя.

Толмач во время этой беседы по поводу лингвистических тонкостей перевода медленно втискивался в толпу придворных, чувствуя, что его не похвалят.

Напрасно старался.

Когда опозоренного и перепуганного знатока языков бросили на пол перед троном, Бокх на мгновение задумался.

– Я мог бы приказать отрубить твою глупую голову… – Голова несколько раз ударилась лбом о каменную плиту, как бы наказывая сама себя. – Но я не стану этого делать. Ты будешь наказан соразмерно твоему преступлению.

Царь повернулся к слугам:

– Уведите и добудьте из него молока тем способом, который он прописал для девственниц.

– Что делать с собранными девицами, о повелитель?

Бокх потрогал правую бровь, видимо, именно в этом месте хранилась его государственная мудрость.

– Выдайте их замуж.

– Вряд ли, о великий, в нынешнем состоянии они кого-либо заинтересуют.

– Выдайте их замуж, негоже нам выступать против природы. Раз задумано – сначала беременность, потом молоко, так тому и быть. А чтобы желающих было достаточно, пусть возвестят, что я их всех удочеряю. Меру приданого определю позже, после войны. Ясно?! Всем?!

Не будь при этой сцене высокого гостя, властитель Мавритании и не подумал бы входить в детали столь мелкого дела, как судьба изувеченных его свирепыми лекарями девушек. Но он не мог упустить случая показать себя правителем просвещенным. И справедливым. Если этот кретин толмач выживет после «дойки», пусть живет, никто его больше не тронет.

– Какое же дело привело тебя к моему двору, о достойнейший сын своего более чем достойного отца? – Бокх взял юношу под руку и повел в «крытую колоннаду», соединявшую по периметру все основные постройки виллы. Там было прохладнее.

– Ты угадал, властитель, у меня есть поручение от моего отца к тебе.

– Но почему ты нахмурился, говоря об этом поручении? Тебе оно не нравится?

Оксинта отрицательно покачал головой.

– Объяснись, – воскликнул Бокх, в сердце его мелькнула искорка радости, ему были выгодны любые разногласия между Югуртой и его детьми.

– Сейчас все станет ясно без слов. Ты видишь тех верблюдов?

– Вижу.

Действительно, в дальнем углу обширного двора виллы стояло шесть навьюченных животных, убранных словно для царского выезда: ковры, драгоценная сбруя, по бокам – старательно увязанные тюки.

– Подойдем к ним, – мрачно предложил Оксинта. – И попроси уксуса себе на рукава.

– Зачем? – искренне удивился царь, но совету последовал. Два юрких ливийца-прислужника принесли кувшин с яблочным уксусом.

– Что еще ты посоветуешь мне сделать, о достойнейший из сыновей? – немного насмешливо спросил царь.

– Отец просил, чтобы при церемонии присутствовали твои сыновья…

– Волукс! Геста! – крикнул Бокх.

– И Верховный жрец богини Мба.

– У него солнечный удар… – начал было объяснять Бокх, но увидел, что Лимба на ногах и рядом.

– И все достойные и знатные из числа тех, что окажутся при тебе.

– Зовите всех этих обжор и пьяниц! – велел Бокх. – И всем дайте уксуса.

После этого Оксинта подошел к шеренге своих верблюдов. Уже на расстоянии каких-нибудь пяти шагов стал ощущаться знакомый всем воевавшим запах тления.

Сын Югурты велел своим погонщикам снять с верблюдов тюки и распаковать их.

Запах усилился.

– Что там такое? – шепотом спрашивали собравшиеся.

Оказалось, что царь Нумидии прислал в подарок царю Мавритании девять драгоценных кипарисовых ларцов, отделанных лазуритом. От них исходил омерзительный запах.

Лицо Бокха было закрыто рукавом, он только кивнул в знак согласия.

Прислужники подняли крышку первого ларца. Придворные сгрудились вокруг него. Любопытство было сильнее отвращения.

– Принцесса Низинда, дочь киренского правителя.

Ссохшийся, обтянутый потемневшей кожей череп, богато украшенный жемчужными нитями. В каждом глазу шевелилось по крупному червяку, создавалось впечатление, что юная красавица проявляет интерес к происходящему вокруг.

Открыли крышку второго ларца.

– Верицина, дочь вождя южных лузитанов.

Лузитанка и после смерти не хотела походить на свою соперницу. Ее череп необыкновенно распух – так, что скулами упирался в стенки ящика, глаза были закрыты и выпучены, как у критских статуй.

Серебра, золота и вони тут тоже было достаточно.

– Азалиция, сестра Люмранта, главного морского разбойника в эгейских и кипрских водах.

Чернокожая красавица сохранилась лучше других. Кожа ее посерела, будто была присыпана пеплом, губы сделались бледно-лиловыми, такого цвета добивались жены чернокожих египетских фараонов в незапамятные времена. Не всегда это им удавалось, из-за чего они страдали. Кто же из них знал, что есть такой простой и достаточно короткий путь к совершенной красоте?