Невеста императора - Игорь Ефимов Страница 15

Я лягнул своего мула и поскакал вслед за Бластом прочь от огненного вымени земли, безмятежно дремавшего вот уже много лет.

Вскоре пустынная виа вициналес спустилась в долину и слилась со знаменитой Аннийской дорогой.

Дорожная насыпь еще скрывалась за рощей олив, а гул сотен колес и копыт уже наполнил горячий воздух вокруг нас.

Возлюбленная Афенаис, как я жалел, что ты не могла увидеть это зрелище! Казалось, целый город решил справить праздник Сатурналий в пути. Что за пестрота, что за грохот, что за неутомимость движения! И какой парад лиц, морд, нарядов!

Вот навстречу нам катит легкая двухколесная эсседа, и капуанский щеголь с завитыми кудрями смотрит вдаль, будто стараясь не замарать свой взгляд о лица встречных. Вслед за ней выплывает тяжелая подвода, с грузом тесаных камней, раздирает нам уши перестуком колес, выточенных из цельного бревна. Два счастливых рыбака на своем плавструме горланят неаполитанскую песню, бочки из-под распроданной рыбы так и скачут у них за спиной, колотясь о борта.

А вот восемь носильщиков проносят невидимого баловня судьбы, и вся красота и позолота носилок щедро оставлена для любования нам — снаружи, а не ему — внутри. Разодетое семейство, с детьми и стариками, катит в добротной четырехколесной карруке, видимо, на свадьбу родственника, на сговор или на праздник совершеннолетия, лица у женщин вымазаны темной мазью, защищающей кожу от дорожного солнца.

Проезжают верхом чиновники, почтари, спешит куда-то конный центурион… Судейский писарь с ворохом табличек, два подростка, вцепившиеся друг в друга, обгоняют торговца цыплятами, поддают пятками его кудахтающие корзины.

По обочинам движутся пешеходы: местные крестьяне, паломники, женщины с корзинами готовой пряжи на головах, странствующие прорицатели, школьники, рудокопы в деревянных сандалиях… Босые рабы подпрыгивают на раскаленных камнях маргинеса на каждом шагу.

Надпись, высеченная на придорожном милеарии, сообщила нам, что до Капуи оставалось всего двенадцать миль. Но вскоре морда моего мула уперлась в зад телеги, груженной бычьими шкурами. Вереница остановившихся повозок тянулась далеко вперед и исчезала за поворотом. Из уст в уста прилетела весть, что впереди чинят дорогу. Сделана обходная полоса, но она так узка, что по ней пропускают порциями: десять повозок в одну сторону, десять — в другую. Только пешеходы продолжали идти без задержки, бросая в нашу сторону нехитрые насмешки. Пришлось покориться.

Догадливый торговец из ближнего села расставил рядом с дорогой свои лотки: печеные лепешки, яблоки, вареные яйца, виноград, кочаны салата, но главное — вода! Два бочонка студеной воды из лесного источника. Он продавал ее так быстро, что она не успевала нагреться. Как только один бочонок пустел, он посылал подручного наполнить его снова. Была у него и большая колода воды похуже, из которой мы дали напиться нашим мулам. Неподалеку виднелся заброшенный грушевый сад, и несколько путешественников расположились на привал в тени одичавших деревьев.

Но нам надо было спешить.

Мы втиснулись обратно в медленно текущую вереницу повозок и всадников. До поворота ползли час. Но за поворотом с облегчением увидели, что до места ремонта оставалось совсем немного. Горный оползень вырвал кусок дорожной насыпи. Несколько десятков землекопов, с волами и лебедками, подвозили куски скал и корзины с песком, торопясь восстановить разрушенный участок. Казалось, сюда прилетал гигантский дракон, который откусил порцию вкусной дороги, приняв ее за слоеный пирог, — так чисто был сделан срез покрытия.

Подъехав ближе, я впервые в жизни смог увидеть внутреннее строение римской дороги. И изумиться. И улететь мыслями в небо над городом Римом, и представить себе все дороги, расходящиеся от него на сотни и тысячи миль, — виа Фламиния, виа Эмилия, виа Аврелия, виа Латина, виа Салария. Неужели все они, каждый локоть их длины таит под каменными плитами такое же хитроумное устройство? Неужели каждая так же углублена до прочных скальных пород, на которые уложен слой камней, скрепленных глиной, а на него — толстый слой щебенки? А дальше — вот это ровное покрытие из песка и гравия, на котором уже и покоятся верхние плиты?

О великий Рим — не в неповторимых ли дорогах твоих таится тайна твоего неповторимого могущества? В этих дорогах, по которым текут во все стороны, как кровь по жилам, грузы и новости, торговцы и покупатели, приказы и деньги, вещи и слова, богатство и бедность, доспехи и шелка? И не умирание ли дорог, оставленных всем разрушителям — ветрам, дождям, вулканам, — станет в какой-то черный день первым знаком твоей погибели?

Мы прибыли в Капую засветло, когда разносчики из пекарен только еще начинали доставлять в богатые дома хлеб вечерней выпечки. Один из них и довел нас до жилища ювелира Мания. Толстые стены, решетки на дверях, а ворота, окованные железом, устояли бы и перед крепостным тараном — таков был его дом. Заказчики могли быть уверены, что, если они оставят в этой мастерской свое золото и жемчуг, никакой вор не доберется до них.

Маний был старше меня чуть не вдвое, но мы сразу сошлись с ним, когда встретились в Иерусалиме. Он совершал паломничество в святые места и был преисполнен доверия к каждой случайной встрече. Господь послал ему разговориться на улице с шестнадцатилетним юнцом? Значит, это знак воли Господней. Он пошел со мной на проповедь Пелагия и сразу расслышал нездешний высокий звук в словах нашего учителя. Потом мы переписывались все три года, прошедшие с нашей встречи. Он знал о моем приезде.

Может быть, поэтому он встретил меня так, будто я явился в гости с соседней улицы, а не пересек моря и горы. Его невозмутимость порой была похожа на безразличие или даже на сердитость. Он рассматривал тебя почти брезгливо, словно ты был монетой сомнительного достоинства. Поэтому внезапная улыбка, пролетавшая по его лицу, приносила облегчение: ага, значит, поверил, что и в твоей чеканке — не одна только медь.

Меня приятно удивило, что жена Мания села ужинать с нами. В Афинах, даже в христианских семьях, старые обычаи уходили с трудом. Я даже не знал, как выглядели жены некоторых моих друзей. «И ты хочешь, чтобы я вышла замуж в этом городе?! — восклицала моя Афенаис. — Не проще ли спуститься в подвал и попросить замуровать себя заживо? По крайней мере, не придется чистить котлы».

Нет, чистить котлы жене Мания явно не приходилось. Из разговора я понял, что на ней лежат даже обязанности вести расчеты с заказчиками, платить торговцам и сборщикам податей, нанимать служанок, поваров, учителей для детей. Заметив, что на ней не было ни кольца, ни сережки, я позволил себе пошутить — сказал, что жена ювелира, наверно, могла бы менять украшения хоть каждый день.

Она умоляюще сложила ладони перед грудыо:

— Ради Бога, не подливайте масла в огонь. Вот этот человек, макающий вареную репу в сметану, попрекает меня тем же самым с утра до вечера. Жены его собратьев по профессии честно нагружают себе запястья браслетами, пальцы — кольцами, шеи — ожерельями. И расхаживают, как живые витрины, привлекая заказчиков.

— А что ты думаешь, — сказал Маний уныло. — Если все женщины в Капуе заразятся твоим примером, я разорюсь. Мы потеряем дом, поместье, наша дочь останется без приданого, сын не сможет получить образование.