Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог Страница 15

Когда ты произносишь множество новых имен, мне это не всегда понятно – я не видел их работ, ни одной. Как я понял из того, что ты говорил об «импрессионизме», это не то, что я думал, но мне все еще не вполне ясно, что под этим следует понимать.

Но я, со своей стороны, так много нахожу, например, в Израэльсе, что меня мало интересует и привлекает что-либо другое или новое.

Фромантен пишет о Рёйсдале, что сейчас люди продвинулись в технике гораздо дальше, чем он. А также дальше Каба, у которого иногда много от Р. благодаря его благородной простоте – например, в картине из Люксембургского музея. Но разве поэтому то, что сказал Р., что сказал Каба, стало ложным или излишним? Нет. Так и с Израэльсом, и с де Гру (де Гру был очень прост).

Однако если то, что говорится, говорится ясно, то, строго говоря, этого еще недостаточно.

И если сказать это с бо́льшим обаянием, слуху будет приятнее (чего я, однако, не отвергаю), но истинное не станет гораздо красивее, потому что истина прекрасна сама по себе.

Это самая высокая нота в этюде старичка, которая выражает белоснежность его мотка пряжи на свету. Тот же самый белый в тени гораздо темнее.

Размер мотива на оборотной стороне – приблизительно 105 × 95 см, а размер «Женщины с прялкой» – 100 × 75. Они написаны в тонах бистра и битума, что, как мне кажется, позволяет передать ТЕПЛУЮ светотень душного, пыльного интерьера. Артц наверняка сочтет это слишком грязным.

Тео, мне ДАВНО мешает то, что некоторые современные художники отнимают у нас би[стр] и битум, ведь ими написано столько прекрасных вещей, они – при правильном применении – делают колорит сочным, и мягким, и щедрым и вместе с тем так изысканны. И обладают в высшей степени любопытными и своеобразными качествами.

Но в то же время, чтобы научиться ими пользоваться, требуется приложить усилия – с ними приходится обращаться иначе, чем с обычными красками, и я считаю, что многих, вполне возможно, пугают опыты, которые нужно делать сначала и которые, конечно, не удаются с первого дня. Я начал использовать их примерно год назад, и тоже для интерьеров, но сначала они мне ужасно не нравились, и все-таки я постоянно помнил о прекрасных вещах, в которых видел их.

У тебя больше возможностей, чем у меня, слышать о книгах по искусству. Если попадутся хорошие работы, например книга Фромантена о голландских художниках, или ты помнишь их из прошлого, знай: я очень хотел бы, чтобы ты купил кое-какие из них, лишь бы только речь шла о технике, и вычел сумму из того, что ты обычно посылаешь. Я намерен основательно изучить теорию, я считаю, что она вовсе не бесполезна, – полагаю, зачастую то, что чувствуется инстинктивно, или то, о чем догадываешься, переходит в уверенность и ясность, когда для поисков есть путеводная нить из подлинно практических слов. Пусть даже в книге встретится только одна вещь такого рода или несколько таких вещей, иногда стоит не просто прочитать ее, а даже купить, особенно теперь.

А тогда, во времена Торе и Блана, были люди, писавшие такие вещи, – к сожалению, сейчас их начинают предавать забвению.

Теперь просто ради упоминания. Знаешь, что такое открытый тон и приглушенный тон? Ты, конечно, можешь увидеть это на картине, но сумеешь ли ты объяснить, что именно видишь? Что понимают под «приглушенным»?

Такого рода вещи нужно знать, в том числе теоретически, как художнику-практику, так и знатоку, если говорить о цвете.

Обычно люди понимают их через то, чего они хотят, и все-таки эти слова, например, имеют СОВЕРШЕННО ОПРЕДЕЛЕННОЕ значение.

Законы цвета невыразимо прекрасны именно потому, что НЕ случайны. Точно так же, как в наши дни люди больше не верят в случайные чудеса, в бога, который причудливо и деспотично перепрыгивает с пятого на десятое, но начинают испытывать все больше уважения, и веры, и восхищения как раз перед лицом природы, – точно так же и по тем же причинам я считаю, что в искусстве старомодные идеи насчет врожденной гениальности, вдохновения и т. п. нужно не то чтобы отбросить, но тщательно изучить, проверить и существенно изменить.

Я вовсе не отрицаю существования гениальности и даже ее врожденности. Однако я против выводов, которые из этого делаются, – о полной бесполезности теории и обучения как таковых.

То же самое, что я сейчас сделал в маленькой «Женщине с прялкой» и в «Старике с мотком пряжи», я надеюсь – нет, постараюсь сделать гораздо лучше. Но в этих двух этюдах из жизни я был самим собой немного больше, чем мне до сих пор удавалось в большинстве других этюдов (кроме разве что нескольких рисунков).

Что касается черного, так получилось, что я не использовал его в этих этюдах, поскольку мне было нужно то, что сильнее черного по эффекту, – в частности, индиго с сиенской землей, берлинская лазурь с жженой сиеной дают гораздо более глубокие тона, чем даже чистый черный. Когда я слышу слова о том, что «в природе нет черного», то иногда думаю, что, если угодно, черной краски тоже нет.

Но ты не должен ошибочно представлять, будто колористы не используют черного, – как только к черному добавляют синего, красного или желтого, он, само собой, становится серым, точнее, серым с темно-красным, желтым или синим оттенком.

Помимо прочего, в книге Ш. Блана «Художники моего времени» мне показалось очень интересным то, что он говорит о технике Веласкеса, чьи тени и полутона в основном состоят из бесцветного холодного серого, главные составляющие которого – черный и отчасти белый. В такой нейтральной, бесцветной среде малейшая черточка или пятнышко, например, красного сразу бросаются в глаза.

Теперь откланяюсь, напиши поскорее, если есть что писать. Меня иногда удивляет, что Жюль Дюпре не вызывает у тебя таких сильных чувств, как мне хотелось бы.

Я твердо верю, что если бы снова увидел его вещи, которые видел раньше, то счел бы их не менее красивыми, даже более прекрасными, чем бессознательно считал всегда. Дюпре как колорист, может быть, лучше Коро и Добиньи, хотя оба тоже хороши, а Добиньи весьма отважно пользуется цветом. Но у Дюпре в цвете есть что-то от прекрасной симфонии, протяжной, изысканной, мужественной; Бетховен, по-моему, нечто подобное. Эта симфония удивительно РАССЧИТАНА и все же проста и бесконечно глубока, как сама природа. Вот что я думаю об этом – о Дюпре.

Ну, прощай, жму руку.