Хозяин берега - Леонид Словин Страница 14

Высадив Орезова у дежурной части, я понял, что способен только на одно человеческое чувство — чувство острого голода. Кроме того, мне надо было позвонить домой.

Я сыграл отбой, забрал документы и ключи от нашей «Нивы» и покатил на морской вокзал. Там, в зале ожидания, были установлены телефонные аппараты междугородной связи. Удивительной формы белые пластмассовые яйца висели на стенах, внутри которых были вмонтированы телефонные аппараты. Над яйцами были надписи: «Баку», «Красноводск», «Ашхабад», «Москва».

Люди, которые звонили по телефону, были похожи на доисторических животных, которые выползали из этих гигантских яиц и, посмотревши на неуютный и неприятный мир, снова лезли обратно. Они втискивались под овальное пластмассовое прикрытие яйца, крича «алле! алле!», будто пытались докричаться до первородной причины, вытолкнувшей их в неприветливый мир.

Я дождался своей очереди, опустил монетки, набрал междугородный код и сразу же соединился с женой.

— Как жизнь, покоритель заморских территорий? — спросила она весело, зло.

— С утра до вечера страдаю из-за того, что ты грустишь обо мне, ответил я, стараясь поддержать наш обычный шуточно-пикировочный тон.

— Давай разделим наши занятия, — предложила она деловито, — я буду страдать, а ты пока что обустраивай наши дела, если тебя они ещё волнуют…

— Хорошо, — послушно согласился я. — К тебе никто не заходил из моих бывших коллег?

— Нет, — удивилась она. — А зачем?

— Так. Ни за чем. Если зайдут, скажи, что я действительно нашёл здесь синекуру, только она какая-то странная… Катаюсь, как сыр в масле…

Жена помолчала минуту, полагая, что это какой-то шифр, направленный на ущемление её интересов, и нерешительно сказала:

— Хорошо, передам. А мне ты ничего не хочешь передать?

— А что тебе, Леночка, передавать? — сказал я. — Тут жизнь замечательная, но, по-моему, пока что не для тебя.

— А что?

— Да… как тебе сказать? Жилья пока нет. Развлечений не существует. В магазинах — «пустыня Калахари». Видимо, придётся повременить с обустройством нашего быта.

— Ладно, ладно! Не жалуйся, — сказала Лена бодрячески.

— Ты наверное, стараешься не как следует?

— Я стараюсь как следует, — возразил я, — только результатов пока не видать.

— Больно скоро хочешь…

— Запиши номера моих служебных телефонов.

— А домашний? Я хочу звонить тебе домой.

— Домашнего у меня пока нет. Лена даже замолчала.

— У прокурора нет домашнего телефона?

— Нет. Пока нет.

— Ну и дела, — вздохнула она. — А если ты срочно понадобишься?

— Наверное, пришлют посыльного.

— Хорошо, видимо, ты там живёшь, — усмехнулась Лена.

— Ладно, жду от тебя вестей.

— При первой же возможности позвоню, — пообещал я. — Целую. Пока. — И положил трубку.

Кто-то, нетерпеливо ждавший своей очереди, втиснулся в яйцо, оттолкнув меня от кабинки.

Я пошёл к выходу, раздумывая о своей единственной и неразлучной на всю жизнь подруге. Не было случая, чтобы после нашего разговора по телефону я почувствовал бы себя счастливее или хотя бы бодрее.

Я уселся в «Ниву» и тихонько отъехал от морвокзала. Надо было где-то поужинать. Дома ничего нет да и быть не может.

Я вспомнил тёплую, гнилостную сырость выключенного навсегда холодильника и решил ехать в ресторан.

В этот момент я увидел идущую по тротуару Анну Мурадову. Я узнал её сразу, хотя разделяло нас метров пятьдесят.

Шла женщина, не спеша и мило размахивая сумкой на длинном ремне. На ней был традиционный туркменский наряд — платье «куйнек». Этакое среднеазиатское «макси». Но во всём её облике было какое-то удивительное плавно-ленивое изящество.

Я выключил скорость, и машина бесшумно догнала её. Я тормознул, высунувшись в окно:

— Не нужно прокатить?

Она подняла голову, всмотрелась в меня и засмеялась:

— О-о-о! Вы что, по вечерам подрабатываете как таксист?

— Да, среди интересующих меня женщин.

— Нет смысла занимать вашу машину, — сказала она с усмешкой. — Тут ходьбы до дома пять минут.

— А вы что, с работы? — спросил я. Она кивнула.

— Идёмте куда-нибудь вместе поужинаем. Я с утра во рту не имел ещё той самой пресловутой маковой росинки. Где у вас можно поесть?

Она пожала плечами:

— Если честно сказать, то я просто боюсь наших душегубов с поварёшками. Но если невтерпёж, можно пойти в ресторан на морвокзале. Это надо объехать вокруг здания.

— Садитесь, — распахнул я дверь.

Она уселась в машину, и я на крутом форсаже, как гонщик, описал дугу вокруг двухэтажного морвокзала.

Около плохо освещённых дверей с вывеской «Ресторан» мы заперли машину и, распахнув двери, оказались в здании.

— Прекрасно…

В полупустом зале какие-то подвыпившие люди громко разговаривали, а магнитофон вполголоса хрипел что-то хардроковое.

Мы уселись за свободный стол, посмотрели друг на друга. Глаза у неё сейчас были светло-синие. Это было видно, несмотря на густой полумрак ресторанного интима. Она повесила сумочку на спинку стула и спросила меня:

— А почему с вами не приехала жена? Я развёл руками:

— Проблема бытовой неустроенности. Она покачала головой и одновременно просто и как-то очень настойчиво поинтересовалась:

— У вас хорошая жена?

— Да! — воскликнул я готовно. — Нас объединяет общее чувство любви к ней. Она засмеялась.

— Вы что, жалуетесь на жену мне? Я не успел ответить, поскольку появился опухший толстый официант и спросил:

— Что будете есть?

— А вы нам дайте меню, — попросил я.

— А зачем? У нас всё равно есть только шашлык «Дружба».

— Очень увлекательно. Тогда чего же вы спрашиваете, что мы будем есть?

— Так полагается. Шашлык «Дружбу» будете?

— Будем, — обречённо согласился я. — Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?

Официант развёл короткопалые ручки и показал на пальцах:

— Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины дружба.

— Коньяка и минеральной воды! — крикнул я ему вслед.

Я положил на стол сигареты. В спичечном коробке осталась одна спичка, я чиркнул — вялое пламя лизнуло белую тонкую деревяшечку и синим столбиком поднялось вверх, сигарета разгорелась. Я с наслаждением глубоко затянулся, судорожно вздохнул. Она смотрела на меня сочувствующе, спросила негромко: