Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской Страница 14

Несмотря на неудачу рейда Шереметева и выхода главных сил русского войска за Оку летом 1555 г., Иван Грозный и его советники пока не были намерены отказываться от планов продолжения войны с Девлет-Гиреем. И тут как нельзя кстати оказалась идея организации похода непосредственно на Крым, которая витала в воздухе давно, благо и имелся потенциальный союзник в такого рода предприятии — ногайские татары, кочевавшие в заволжских степях. Отношения ногаев и крымцев издавна не были теплыми, а со времен Мухаммед-Гирея I, дяди Девлет-Гирея I и победителя отца Ивана IV Василия III, испортились окончательно. В ногайских улусах помнили о том, как Мухаммед-Гирей I похвалялся, что де «слава Богу, яз орду взял, трижды нагаи имал», имея в виду успешные походы на восток в 1507, 1509 и 1510 гг. Когда же в 1523 г. ногаи взяли было реванш над крымцами, другой дядюшка Девлет-Гирея, Сахиб-Гирей I, жестоко отомстил им за это. Разгромив зимой 1549 г. на подступах к Перекопу «полки» ногайского мурзы Али бея Юсуфа, Сахиб-Гирей учинил надолго запомнившуюся ногаям «Ногай кыргыны», «Ногайскую бойню». Как писал Иван IV в грамоте отцу незадачливого полководца бию Юсуфу, соболезнуя ногайскому горю, «крымской царь» над «нереиманными» ногаями «учинил» «разные казни, как ни в которых людех ни где и ведетца, иных на колье сажал, а иных за ноги вешал, а у иных головы отсекая башты делал…». При этом Иван подчеркивал, что «зане же нигде того не ведетца, чтоб тех людей казнити, которые на рати впадут в руки».

Естественно, что, памятуя об этом, ногаи были не прочь заручиться поддержкой Москвы и отомстить крымцам, заодно поправив за счет крымских ясыря, «статков» и «животов» свое материальное благополучие. Потому-то еще в начале 1538 г. ногайский мурза Хаджи-Мухаммед писал Ивану IV, что готов, в случае необходимости, «дружбу делаючи» московскому великому князю, послать против его недругов крымского хана и польского короля 20-тысячное ногайское войско во главе с мирзой Али бей Хасаном и еще 6 мирзами. В Москве также были не прочь использовать ногайскую конницу, благо ногаи слыли за умелых и свирепых воинов, для решения собственных внешнеполитических проблем.

Но каковы должны были быть цели этого похода? Предполагал ли Иван повторить в отношении Крыма казанский или астраханский сценарии? Ведь если бы удалось бы посадить на ханском троне в Бахчисарае «своего» «царя», сделать Крым послушным воле московского государя вассалом и использовать потом «крымскую силу», и силу немалую, для войны с той же Литвой — это было бы вообще пределом мечтаний. А иначе зачем писать Ивану в 1555 г., отправляя к новому ногайскому бию Исмаилу, возглавлявшему ранее промосковскую партию в Ногайской Орде, посла И.Т. Загряжского, что его царская «…мысль, чтоб мне крымсково самому ити, а вы б (т.е. Исмаил. — П.В.) со мною послали детей своих и племянников. А с теми тысеч пять или шесть…». И если бы это предприятие увенчалось бы удачей, продолжал московский государь, соблазняя Исмаила открывающимися перспективами, то «…мы б Дербышева сына Янтемира царевича и ваших детей и племянников на том юрте (т.е. в Крыму. — П.В.) оставили…».Или Иван стремился ослабить Крым, воспрепятствовать проведению Бахчисараем, да и не только им, активной внешней политики? Ведь пока ногаи и крымцы воевали бы друг с другом, русские могли занять позицию «третьего радующегося». И радость эта была связана не только с тем, что татары взаимно ослабляли себя, но еще и с тем, что, занятые войной, они не мешали бы Москве развивать экспансию как на западном направлении, так и, что особенно важно было для русских, в Поволжье. Не потому ли, готовясь к походу на Казань, в августе 1549 г. Иван и предлагал бию Юсуфу, чтобы тот со своими людьми крымскому хану Сахиб-Гирею в отместку за «Ногай кыргыны» «недружбу» и «тесноту» учинил вместе с посланными от него, Ивана, «многими людми»?, Или же замыслы московского государя и его советников по отношению к Крыму изменялись с течением времени? Нам представляется более вероятным последний вариант, а почему — об этом рассказ ниже.

Итак, как развивались события после «Польского похода». Осень 1555 и зима 1555/56 гг. прошли для Ивана и его советников в сплошных заботах — тут и посольские хлопоты, и начало войны со шведами, и продолжавшиеся волнения в Казанской земле, и рождение царской дочери Евдокии, и небесное знамение в Великий пост — «звезда хвостата восходила с востока хвостом на запад, а была недели з две». Явление кометы было особенно неприятным — ведь тогда считалось, что оно предвещало всевозможные бедствия: войну, голод, мор и другие несчастья.

И «звезда хвостата» постаралась оправдать свою репутацию. По сообщению летописи, «месяца марта привели языки крымские ко царю и великому князю из Рылска: ходил на Поле атаман Михалко Грошев да побил крымцов. И те языки сказывали, что крымской царь гонца к царю и великому князю против его гонца Юшка Мокшова не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людми, а хочет быти на весне рано на царя и великого князя украйну».

Весть, полученная с границы, была, что и говорить, очень тревожная, и в Москве отнеслись к ней со всей серьезностью. В противном случае, если не принять надлежащих мер предосторожности, пылать русским деревням и селам, а десяткам и сотням, если не тысячам, русских людей в оковах понуро плестись за татарскими конями в крымское рабство. Мог ли русский государь, защитник православных, допустить такое? Ответ на такой вопрос был однозначным — конечно же, нет! Немедленно «по тем вестем» Иван отрядил в степь можайского сына боярского дьяка Ржевского «ис Путимля на Днепр с казаки, а велел ему ити Днепром под улусы крымские и языков добывати, про царя проведати». Одновременно разведка была выслана и вниз по Дону, также «проведати про крымскые же вести». Запомним это — перед Ржевским и его товарищами, посланными на Дон, была поставлена задача провести глубокую разведку и выяснить намерения хана, и пока ничего более!

В готовность «по вестем» были приведены силы на «украйне» и на берегу. Бежавшие из татарского плена полоняники еще осенью 1555 г. сообщали, что хан намерен напасть на Русскую землю «со всеми людми», потому полки на берегу встали еще с 25 октября того же года, с Дмитриева дня. Спустя полгода, с 23 апреля 1556 г., «с Егорьева дни вешнево», в ожидании вестей с юга на берегу развернулась большая рать из пяти полков под началом больших воевод князей И.Ф. Мстиславского и М.И. Воротынского: большой полк в Коломне, передовой и правой руки — в Кашире, сторожевой полк в устье Лопасни, левой руки — на Сенкином броде.

Долго ждать тревожных новостей не пришлось. Дьяк Ржевский «собрався с казакы да пришел на Псел-реку, суды поделал и пошел по наказу» «проведати» намерения крымского «царя». Сплавившись по полноводному Пслу до Днепра, а там преодолев в половодье знаменитые пороги, Ржевский и его казаки спустились в низовья великой реки, к Мамаеву лугу, т.е. туда, куда в минувшем году должен был прибыть со своими людьми И.В. Шереметев. Отсюда Ржевский прислал Ивану весть о том, что «выбежавшие» из Крыма полоняники показали — хан вышел на Конские воды со всеми своими людьми и готовится идти на «государеву украйну». Вслед за эти другой «выбежавший ис Крыма» полоняник путивлец Д. Иванов сказывал, что де крымский «царь» собирается идти под Тулу или Козельск.