Еврейский вопрос Ленину - Йоханан Петровский-Штерн Страница 14

Мошко конфликтовал не только со своей общиной, но и со своей родней. С сыновьями он рассорился. Абель, старший сын, в ноябре 1816 г. женился на некоей Малке Потце (очень сомнительно, что это взаправдашняя фамилия, слишком неприлично она звучит на идише). Некоторое время спустя после женитьбы Мошко как-то зашел домой к сыну. Абеля не было, но Малка была дома. Она мягко напомнила тестю, что тот обещал сыну денег в связи с женитьбой и до сих пор не дал. Мошко ответил в обычной для него хамской манере. Малка ответила тем же. Последовала ссора. Услышав крики, сбежались любопытствующие соседи. Вернулся домой и Абель. Пока Мошко распекал Малку, кто-то сзади его стукнул. Какой-то еврей, старьевщик, указал на Абеля. Мошко сгоряча подал на сына в суд за побои и отправил соответствующий донос губернатору: сына, естественно, арестовали. Через десять дней Мошко раскаялся в своем поступке, потребовал в очередном послании губернским властям отпустить сына из-под ареста и подал новое прошение прекратить дело, так как его сына, по заверению Мошко Бланка, оклеветали. ^[36]

Это дело и подобные ему судебные тяжбы с участием Мошко весьма показательны, а для нашей истории они важны еще и как богатый, характеризующий Бланка материал. Мошко принимал поспешные решения, доверял сомнительным лицам, мог из-за пустяка отправить родственника в тюрьму, а затем, поостыв, прилагал чрезвычайные усилия, чтобы повернуть колесо правосудия в обратную сторону. Он вел себя неразумно и буйно. По-видимости, волынский губернатор был немало удивлен, получив подписанный Бланком иск, но удивился еще больше, когда Мошко вновь обратился к нему с прошением закрыть дело. Озадаченный губернатор отправил бумаги в Волынский суд: мол, проверьте, насколько обоснованы требования Бланка, и выясните, что за люди эти Бланки. Суд опросил 12 жителей Житомира и получил от них положительные характеристики. Однако суду было известно, что Бланки в Житомире недавно, поэтому опрошены были также жители Староконстантинова, которые давно и хорошо знали Бланков. 12 староконстантиновцев дали Бланку отрицательную характеристику. Они утверждали, что Мошко — дрянь человек и недостойный еврей: он замешан в преступной деятельности, пойман на воровстве и обвинен в блудодеянии. Мы не знаем, была ли это очередная попытка староконстантиновских евреев опорочить Бланка — или в этих характеристиках есть степень достоверности.

Как бы то ни было, городской магистрат Житомира решил, что Бланки люди сомнительного поведения и предложил либо отпустить Абеля Бланка под залог, либо сослать обоих — Мошко и Абеля Бланков — в Сибирь на поселение. После долгих хлопот Абель был отпущен, а Мошко пришлось заплатить 50 рублей ассигнациями за возбуждение и внезапное прекращение дела — другими словами, за то, что он ввел суд в заблуждение. Суд также заставил Мошко подписать обязательство впредь не писать бессмысленных жалоб губернатору.

Какими бы дикими и необузданными ни были поступки Мошко, у него был далеко идущий план, касавшийся его сыновей. Переезд из Богом забытого Староконстантинова в восхитительный Житомир помог ему в осуществлении этого плана. Весной 1820 г. в Житомир по служебной надобности приехал сенатор, статский советник Дмитрий Осипович Баранов. Баранов был известен как просвещенный русский чиновник, который верил, как вокруг него верили только либерально мыслящие люди, что крещение — лучший способ ассимилировать евреев в русскую среду. В отличие от своих более консервативных сослуживцев, которым эта идея представлялась отталкивающей, Баранов полагал (вослед европейским просветителям вроде Христиана Вильгельма фон Дома), что евреи в социальном смысле люди бесчестные, но в глубине души добрые и неиспорченные, потому заслуживают приобщения к христианству. Конечно, Баранова не следует ставить в один ряд с французскими просветителями вроде маркиза Мирабо, аббата Грегуара и графа де Клермон Тоннера, для которых постепенная интеграция евреев начиналась с аккультурации и огосударствления — и только в далекой перспективе предусматривала их обращение в католичество. Как типично русский просвещенный бюрократ, Баранов полагал, что крещение как раз начальная стадия еврейской интеграции.

Баранов приехал в Волынскую губернию с инспекцией. В первую очередь его заботил вопрос о недоимках: еврейские общины Волыни задолжали государственной казне. Мы не знаем, каким образом Мошко Бланку удалось с ним встретиться — это была непростая задача в то время, если принять во внимание разделявшие Бланка и Баранова общественные, религиозные, языковые и культурные перегородки. Не имея документальных свидетельств, мы, тем не менее, вполне можем вообразить, что Бланк написал Баранову, попросил о помощи и в очередной раз изобразил себя прогрессивно мыслящим евреем, которого незаслуженно преследуют его сородичи. Мошко, по-видимому, изъявил желание воспитать сыновей в духе господствующей религии, дать им хорошее русское образование и полезную профессию. Подобные доводы можно найти в письмах Мошко Бланка губернскому и столичному начальству 30–40-х гг. Возможно даже, что Бланк прибег к приему, которым обычно пользуются осведомители в надежде завоевать доверие: пообещал открыть Баранову глаза на злоупотребления и произвол волынских евреев в обмен на его поддержку. Если все так и случилось, Бланки встретились с Барановым в Житомире и убедили сенатора согласиться с планом Бланка-отца дать сыновьям русское образование. Баранов между тем — и мы это знаем достоверно — обратился к высоким сановникам в Санкт-Петербурге, прося их помочь в устройстве двух сыновей Бланка.

План Мошко был немедленно приведен в исполнение. В мае 1820 г., в обход своей еврейской общины, Абель и Израиль получили через посредничество Баранова специальное разрешение от местного начальства выехать за пределы черты оседлости — и отправились в Санкт-Петербург. В июне, уже из северной столицы, они обратились в Синод с официальной просьбой разрешить им принять Святое крещение. Хотя им следовало бы назначить испытательный срок, церковные власти приняли во внимание, что они учились в христианской школе и пользовались поддержкой государственных чиновников. Братья прошли интенсивный курс подготовки, и всего лишь через пару недель священник Федор Барсов в церкви Самсона Странноприимца, то есть в Сампсониевском соборе в Петербурге, совершил обряд обращения в православную веру и приобщил Абеля и Александра Святых тайн. Как предписывается православной церковью, Абель и Израиль дали клятву, торжественно прокляли богопротивных евреев, не признающих Спасителя и соблюдающих бессмысленные еврейские обычаи, и превратились соответственно в Дмитрия и Александра Бланков. Присутствие при обряде крестного отца одного из них — Баранова — и его жены Варвары, выступившей крестной матерью другого, придало мероприятию особо приподнятое настроение.

В июле, теперь уже в качестве полноценных христиан, Бланки обратились с прошением к министру народного просвещения князю Александру Голицыну, прося разрешить им учиться в Медико-хирургической академии. Голицын, взглянув на выписку из зачетно-экзаменационной ведомости, обнаружил некоторые обстоятельства, на которые еще до него обратила внимание приемная комиссия: латинский язык Бланков сильно хромал, им серьезно недоставало познаний в латыни для поступления в академию. Но поскольку кн. Голицын сам всячески способствовал с 1818 г. продвижению миссионерского «Комитета опекунства израильских христиан», он проявил благосклонность к Бланкам и «приказать соизволил», чтобы их приняли в престижную Императорскую Медико-хирургическую академию.