Чингисхан - Джон Мэн Страница 14

Чингису величие было предначертано небесами, так гласит «Тайная история», имевшая к тому все преимущества суждения задним числом. Конечно же, у него была самая подходящая генеалогическая предыстория — в его роду были три честолюбивых хана, которые едва не создали Монгольскую империю. Но ничто не предвещало возвышения Чингиса. В момент рождения Чингиса казалось, что дни монголов давно позади.

Около 1140 года Кабул, прапрадед Чингиса, стал первым вождем, «правившим всеми монголами», и первым Хо-Лома, принявшим титул хана. Объединенное им племя вышло на арену широкой азиатской политики. Главным соперником монголов была еще одна растущая держава на юге, царство, обычно называемое Цзинь (Золотое), по династическому титулу его правителей юрченов, маньчжурского племени, за десять лет до этого после стремительной и блестяще осуществленной кампании оккупировавшего Северный Китай. С запада и юга Цзинь граничила с мощными державами Си-Ся и Сон и очень нуждалась в спокойствии на северных границах. Отсюда ей грозил Кабул и монголы. Император Цзинь обратился к Кабулу с предложением заключить соглашение. Кабул рискнул совершить путешествие в Пекин — Чжунду (Среднюю столицу), как называли ее в Цзинь, там он должен был провести переговоры. Как и было положено, при этом было выпито много араки. К концу пира Кабул почувствовал себя настолько непринужденно, что потянулся через стол и ущипнул императора за бороду. Подобная вольность привела придворных Хо-Лома в смятение. Ни о каком соглашении не могло быть и речи. Кабулу, как официальному гостю, позволили со всеми подарками выехать из города, но китайские военачальники решили, что этот пьяница и ненадежный вождь не должен уйти без наказания. На Кабула устроили засаду. Он сумел уйти через Гоби, но ни одна из сторон ничего не простила и ничего не забыла. Цзинь будет помнить нанесенное Кабулом оскорбление и неудачную по пытку перехватить его до случая, когда станет возможным разделаться с этими наглыми кочевниками.

Вот так впервые монгольский вождь столкнулся с проблемой, которая определяла центрально-азиатскую политику свыше двух тысяч лет — хитросплетенные отношения между оседлыми и неоседлыми, кочевниками и земледельцами, миром внутриазиатских степей и азиатским социально-политическим колоссом, Китаем. С момента образования и возвышения первой кочевнической империи около 300 го да до н. э. эти два мира пребывали в кошмарном сожительстве, связанные необходимостью и разделенные взаимной ненавистью, каждая из сторон смотрела на другую свысока и обдавала презрением.

Кочевники считали, что они свободны как ветер, а земледельцы — это земляные черви и не стоят самой заурядной лошади. Для них привлекательность Китая была не в его культурных ценностях, а в ценностях материальных: его металле, шелке, оружии и чае (который стал неотъемлемой частью кочевого образа жизни, чем остается и поныне). Если товар можно купить, что же, ладно, если купить нельзя — его ничего не стоит захватить силой. Но приобретения таили в себе опасность. Душа кочевника пребывает в покое, когда защищена броней традиционного образа жизни, предметы же роскоши, которые привозили из-за Гоби, действуют разлагающе, подрывая его устои.

Китайцы, все как один, от императора до мандарина, купца, ученого и раба, считали, что их собственный древний и мудрый образ жизни создает фундамент подлинной культуры, а кочевники — это просто варвары, воплощение алчности и страсти к разрушению. Подобными эпитетами пестрили работы историков на протяжении почти двух тысяч лет: кочевники — это хищные волки, суровые, жадные, ненасытные, свирепые, ненадежные. Автор первого века такими словами обобщает китайское отношение к варварам: «Мудрые правители считают их зверями и не стремятся устанавливать с ними кон такт или подчинить… Их земли не поддаются обработке, и управлять ими как подданными невозможно. Поэтому их всегда считают чужаками и никогда не видят в них своих… Обра щайтесь с ними жестко, когда они приходят, и берегитесь, когда они уходят». Конечно, с этими недостойными существами приходится торговать, но разве что только для того, чтобы приобрести лошадей, на которых можно от них защищаться. Но эти отношения не следует называть «торговлей». Кочевники приносят «дань», китайцы милостиво «одаривают» их. Любая связь между теми и другими только иллюзия.