Код операции - "Тарантелла". Из рассекреченного архива внешней разведки России - Лев Соцков Страница 14

Со стороны действия и поступки Лаго выглядели вполне логичными. Один из источников ИНО, совершенно не посвященный в дела, связанные с Лаго, сообщил, что в Париже, по улице Вожирар, проживает некто

Лаго, отбывавший тюремное заключение в Румынии за революционную работу в Бессарабии. Он разочаровался в большевизме и сейчас сотрудничает с Бурцевым. Недавно известный французский журналист Гео Лондон нанял его, заплатив изрядную сумму, чтобы использовать его связи для разоблачения деятельности Коминтерна.

Вскоре Лаго предлагает нашей резидентуре воспользоваться его положением технического сотрудника редакции «Борьбы» и изъять переписку Беседовского с Бурцевым и другими деятелями эмиграции, хранящуюся в помещении редакции. Центр это предложение отклоняет из соображений безопасности источника, однако не исключается фотографирование им этих материалов при благоприятных обстоятельствах, возможно, воспользовавшись предстоящим переездом газеты в новое помещение. На этот случай Лаго сделал слепок с ключа от сейфа Беседовского и изготовил его дубликат.

В Центре, ознакомившись с отчетными документами о работе Лаго, акцентируют внимание на других вопросах. Загранаппарату рекомендуется быть в курсе планов Бурцева и проводимых им мероприятий, нацелить Лаго на установление более тесных взаимоотношений с Бурцевым. Указано на необходимость мобилизовать внимание Лаго на подготовке Беседовским — Бурцевым террористического акта, принять все возможные меры для выяснения круга лиц, которые могут быть вовлечены в это дело. Одновременно руководство ИНО обращает внимание на необходимость усиления мер безопасности в работе с Лаго.

«Хорошо, что история с арестом Лаго как будто бы окончилась благоприятно, хотя судить об этом пока преждевременно. Ввиду того что он представляет значительный интерес и дает ценную информацию, связь с ним надо наладить более конспиративно как в плане переписки с использованием средств тайнописи, так и в части периодических личных встреч». Резидентура и сама беспокоится, отмечая, что часто встречаться с Лаго нельзя: встречи происходили в Берлине, а каждый свой выезд из Парижа он вынужден согласовывать с Беседовским.

Хорошо, если его визит в Берлин совпадает со встречами с Богомольцем, иначе могут возникнуть трудности. Что касается поездки Лаго в Москву, то ее следует готовить только в том случае, если Беседовский сам будет проявлять инициативу и настойчивость.

Наконец вопрос о поездке Лаго в Москву, который ранее обсуждался лишь как предположительный и желательный, Беседовский переводит в практическую плоскость.

Лаго надлежит обзавестись паспортом на другое имя, что, как он, Беседовский, надеется, Лаго сможет сделать, используя свои связи и, разумеется, за деньги. С этой целью он предполагает командировать Лаго в Вену якобы для сбора уточняющих сведений о Коминтерне, а на самом деле для решения одной-единственной задачи: достать паспорт, который можно было бы использовать для легального въезда в СССР, например в качестве австрийского туриста.

На всякий случай, если вопрос о его выезде приобретет срочность или его патроны вдруг изменят свое решение и ему придется переходить советскую границу нелегально, Лаго даются условия связи на советской территории.

Лаго сообщает Беседовскому, что через родственников одной из своих знакомых смог обзавестись в Вене подлинным австрийским паспортом на имя Фишера. Такой паспорт у него на самом деле был, и оставалось получить соответствующие визы. С ним он и поедет в СССР. Организация поездки вступает в заключительную стадию.

Для Беседовского негласная поездка Лаго по его заданию в СССР чрезвычайно важна. Он как руководитель одной из известных эмигрантских групп сохранял репутацию человека, не утратившего возможности получения информации непосредственно из Советского Союза. Ему важно было продемонстрировать, что он по-прежнему имеет интересные связи в различных кругах советского общества. Беседовский хотел показать, что у него сохранились контакты со скрытой правой оппозицией в ВКП(б), к которой идеологически себя причислял. Все это придавало некую значимость его группе под обязывающим названием «Борьба за Россию». Да и для его взаимоотношений с некоторыми французскими службами это имело значение. Лаго, полагал Беседовский, вполне мог справиться с этой ролью.

Задание Лаго на поездку:

привлечь к сотрудничеству человека, близкого к функционерам партии, желательно сторонника правой оппозиции или сочувствующего ей;

выехать в Одессу и по опознавательным признакам встретиться с представителем группы для возобновления курьерской линии связи;

привезти фотографии Москвы и Одессы (зданий, уличных сценок, афиш и т. п.)-для использования в публикациях;

провести работу в связи с планами осуществления на советской территории «громкого дела», о чем ему будет сказано отдельно соратником Беседовского Бурцевым.

Намерения Бурцева вполне согласовывались с планами председателя РОВС генерала Миллера. Лаго получал задание, которое как бы совмещало интересы сразу нескольких эмигрантских организаций, проявивших в этом случае своеобразную солидарность.

Лаго поручалось выяснить возможность сбора более полных сведений об образе жизни Сталина, его окружении, системе личной охраны, маршрутах его передвижения по столице и других заслуживающих внимания моментах.

Он должен был установить возможность закладки взрывного устройства в помещении Бюро заграничных ячеек в здании ЦК. Ему предстояло подобрать явочные квартиры в Москве и Одессе, где могли бы остановиться люди, готовившиеся для проведения теракта.

С Бурцевым у Лаго была особая беседа, о которой он доложил во всех подробностях. Беседа началась с изложения Бурцевым фактов, предшествовавших поездке в СССР Савинкова в 1924 году. Тот, по словам Бурцева, пришел прощаться перед отъездом. Сказал, что главной целью его поездки является подготовка теракта в отношении Троцкого. Подробностями он не делился. Бурцев якобы уверял Савинкова, что дело, как он понимает, недостаточно подготовлено, но он «как старый террорист» намерение Савинкова одобряет. В последнюю минуту Савинков произнес, что едет умирать в Россию, ибо его революционное прошлое не позволяет ему ограничиться судьбою Чернова, Керенского и прочих. (Александр Федорович Керенский, как известно, покинул Россию сразу после революции, а Виктор Михайлович Чернов, не приняв большевизма, эмигрировал в 1920-м. Глядя в ретроспективе на судьбы российских политических деятелей, савинковский кивок в адрес Чернова, как его воспроизвел Бурцев в беседе с Лаю, не кажется таким уж справедливым, особенно если вспомнить, что Чернов во время Второй мировой войны принял активное участие во французском движении Сопротивления.)

Когда пришли первые известия из Москвы о деле Савинкова, к Бурцеву прибежал Рейли, негодуя по поводу неслыханной провокации ГПУ. Он, продолжал Бурцев, был тесно связан с Савинковым, очень ему доверял и на него надеялся. Бурцев же в ответ сказал Рейли, что, возвращаясь мысленно к разговору с Савинковым, он считает вполне вероятными сообщения из Москвы, то есть факт самоубийства Савинкова. Рейли послал в английские газеты письмо, где говорил о недоверии к сообщениям из СССР о гибели Савинкова. Рейли писал, что Савинков не мог так поступить. Все же через три дня Рейли сознался, по словам Бурцева, что был неправ.