Козьма Прутков - Алексей Смирнов Страница 14

Лиза сымает свой шейный платок.

Шишкенгольм (к ней, тревожно). Что это ты, Лиза?

Лиза (хладнокровно). В шкап, папаша; купаться.

Все (к ней, торопливо). Подожди, Лиза, бесстыдница!.. Дай спустить занавес!

Занавес опускается. Из-за него раздаются крики сдобным голосом:

«А! А-ах! Ах!» — происходящие, вероятно, от слишком холодной воды.

Публикуя в сатирическом журнале «Свисток» оперетту Пруткова, Н. А. Добролюбов снабдил ее коротеньким представлением:

«Еще произведение Пруткова

Поклонники искусства для искусства! Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность еще не умерла»^[155].

Конечно, такие поборники общественных идей в искусстве, как Добролюбов и Чернышевский, не могли не заметить очередную пародию Пруткова — на сей раз на безумие псевдонаучных увлечений и «чистую художественность» (шишек, наставленных гусару?..). Отсюда радостно-ироническая добролюбовская «вводная». Но теперь, в XXI веке, когда все гражданские страсти середины века XIX давно улеглись, мы и в самом деле относимся к «Черепослову» всего лишь как к потешной истории, полной грубоватого, клоунского юмора. Все «подтексты» благополучно выветрились, и нам осталась чистая забава чистого искусства. К «Черепослову» да сочинить бы музыку, да поставить его в Театре оперетты в лучших традициях классики — вот это был бы «хит»: «Череп ослов»!

Опрометчивый турка,

или:

Приятно ли быть внуком?

Нам еще предстоит говорить о мыслях и афоризмах Козьмы Пруткова. Пока же напомним любимый афоризм самого автора — тот, который он, напрашиваясь на похвалы, ставил эпиграфом всюду, где только появлялось свободное для эпиграфа место: «Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза». При этом под «гениальным писателем» Козьма Прутков, понятно, разумел себя, а вакансия «виртуоза» долгое время оставалась незанятой. Прутков не мог с этим смириться и сочинил неоконченную пьесу «Опрометчивый турка, или: Приятно ли быть внуком?». Там возникает не только виртуоз со скрипкой, но и его канифоль, роль которой отводится самая роковая. Кроме того, Козьма Петрович выводит в прологе на сцену себя самого под видом Известного писателя. Он обещает сказать «новое слово в нашей литературе» и этим словом станет «Опрометчивый турка…».

Распустив над собою зонтик, драматург удаляется, уступая место под солнцем некоему чиновнику Ивану Семенычу со скрипкой в руках. Тот играет, однако ничего не слышно…

На сцене — компания, хорошо знакомая нам по комедии «Фантазия». Тут и прямой человек Фирс Евгеньевич Миловидов, и торгующий мылом князь Батог-Батыев, и молодой, не без резвости немец Адам Либенталь… Правда, нет Фемистокла Мильтиадовича Разорваки. Он почил в бозе. Зато принимает гостей его оживленная вдова госпожа Разорваки. Общество обсуждает кончину Ивана Семеныча, соглашаясь с тем, что «все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним…». А причиной тому послужило пренебрежение канифолью.

Миловидов (совершенно тем же голосом и тоном, как вначале). Итак, нашего Ивана Семеныча уже не существует!.. Все, что было у него приятного, исчезло вместе с ним!.. Был у него, смело могу сказать, один только недостаток: он был твердо убежден, что при природном даровании можно играть на скрипке без канифоли. Я вам расскажу постигнувший его случай. Вдень своих именин, — как теперь помню: 21 октября, — он приглашает власти… Был какой-то час. Шум. Входят. Собираются. Садятся на диваны… Чай выпит… Все ожидают… «Подай мне ящик!» — говорит Иван Семеныч. Ящик принесен. Иван Семеныч вынимает скрипку, засучивает рукава и отворачивает правый борт своего вицмундира. Вице-губернатор одобрительно ожидает. Преданный Ивану Семенычу камердинер подносит на блюдечке канифоль. «Не надо! — говорит он. — Я всегда без канифоли». Развертывает всем известные какие-то ноты; взмахивает смычком… Все притаили взволнованное дыхание. Самонадеянный покойник ударяет по струнам — ничего!.. Ударяет другой раз — ничего!.. В третий раз — решительно ничего!.. Четвертый удар — увы! — был нанесен его карьере, несмотря на то, что он был женат на дочери купца первой гильдии, Громова!.. Обиженный губернатор встает и, подняв руку к плафону, говорит: «Мне вас не нужно, — говорит, — я не люблю упрямых подчиненных; вы вообразили теперь, что можете играть без канифоли; весьма возможно, что захотите писать бумаги без чернил! Я этаких бумаг читать не умею и тем более подписывать не стану; видит Бог, не стану!»

Молчание.

Внезапная новость о том, что он сокращен, и стала ударом для Ивана Семеныча.

Между тем разговор в гостиной госпожи Разорваки принимает несколько иной оборот. (И здесь рождается классика прутковского абсурда.)

Кутило-Завалдайский. Говорят, что цены на хлеб в Тамбовской губернии значительно возвысились?

Молчание.

Г-жа Разорваки. Насчет Тамбова!.. Сколько верст от Москвы до Рязани и обратно?