Дунаевский - Дмитрий Минченок Страница 14

Впрочем, не только это доброе дело совершил брак. Брачная жизнь изменила конституцию Исаака — в организме что-то подтянулось, настроилось на нужную тональность, и прежде мучившие болячки ушли. Впрочем, чего темнить: сам Исаак Осипович, уже будучи в преклонных годах, так опишет происшедшие перемены в области здоровья в письме к одной из своих корреспонденток Рае Рыськиной: "К 18—20 годам сами собой исчезли какие-то дефекты в желудочных соках и кислотах, которые мешали мне в области пищеварения, порождая ненормальности запорно-поносного характера" [Письмо от 25 июня 1953 года. Первый публикатор Наум Шафер.].

Есть несколько версий относительно времени заключения брака со Швецовой. По мнению Евгения Дунаевского, он был чрезвычайно непродолжительным. Исаак ещё учился в университете, когда женился. У него ещё не зажила рана от роковой встречи с Верой Леонидовной Юреневой. Ему казалось, что мир без любви невозможен. И вот тут-то подвернулась, буквально подвернулась, прекрасно-окая Мария Павловна, постскриптум любовного ожога. Его новая избранница хотела стать актрисой. У них мог быть ребёнок, и его надо было бы чем-то кормить, а в театре платили мало.

Вот две версии возможных таинственных личных обстоятельств, которые заставили Исаака уйти из частного театра Синельникова. Существовал только один способ избежать армии — стать государственным служащим, и не просто служащим, а важной персоной, служащим народного комиссариата. Исаак им стал. В те годы в Харькове было несколько комиссариатов, которые могли предоставить отсрочку. Наиболее мирным и респектабельным, если так можно выразиться, был Народный комиссариат внешней торговли. Некоторые из его школьных товарищей там уже служили и могли составить ему протекцию. Исаак, без сомнения, обратился к ним и вскоре устроился на свою первую и последнюю чиновничью службу с рабочим графиком с десяти до девятнадцати часов и перерывом на обед.

Молодой композитор круто меняет профессию и становится секретарём-корреспондентом Наркомвнешторга УССР. Секретарь-корреспондент — человек, который пишет и получает письма. Молодой Дунаевский работал в экспортном отделе. У секретаря Исаака было одно неоспоримое достоинство — он очень ловко строчил по клавишам пишмашинки. Со стороны могло показаться, что он исполняет какую-то вдохновенную фортепианную пьесу, польку или фокстрот. Позже преуспевающий Дунаевский назовёт этот эпизод своей жизни "забавным".

Он ходил в сорочке, по тогдашней моде застёгнутой на все пуговицы под горло, под мышкой у него торчал портфель, в голове звучали мелодии, а дома ждала прекрасная Мария Павловна. Сколько грязных конвертов облизал своим языком композитор из Харькова, чтобы наглухо заклеить бумажный пакетик и сделать его непроницаемым для вражеских глаз? Надо сказать, что теснота мелкочиновничьего кабинета сначала поразила, а затем обрадовала молодого Исаака. В ней не было места роялю. Везде стояли столы, заваленные бумагами, и каждый входящий говорил сдержанно:

— Здрасьте, товарищ!

— Здрасьте, товарищ, — одними глазами отвечал Исаак.

Жизнь в маленьком отделе по отправке писем во все концы соцреспублик бурлила. Ещё в диковинку было выводить свой новый титул "секретарь-корреспондент", подписывая бумаги с перечислением мешков с крупой и коробок с яйцами, посланных в Киев. К тому же Исаак обзавёлся скрипящими сапогами. Жизнь входила и уходила из маленькой комнаты на Приречной со скрипом вместе с мешками писем. Исааку приходилось самому дотаскивать их до своего кабинетика, где вместе с ним сидели ещё три революционно настроенных молодых человека, которые рассылали по городам и весям груду корреспонденции с перечислением отправленных гвоздей и шурупов.

Исаак с удивлением обозревал тот мир, в который попал. Для чего он существует? Музыку в нём заменяет шум времени. Хлопанье дверей — ударные. Крики по телефону — тромбоны. Визг машинисток, когда по полу пробежит наглая мышь, — саксофоны, а плавная речь начальника — главная скрипка. Неизвестно, как часто на Исаака кричали и сколько грамматических ошибок он после этого делал в письмах. Скорее всего, очень мало. Потому что Исаак Дунаевский рано почувствовал себя взрослым и старался работать ответственно. Однажды, забывшись, он начертал в углу делового письма нотный ряд и набросал простенькую музыкальную фразу, родившуюся в его голове, что-то типа "веселится и ликует весь народ", и отправил письмо в Москву. Ответ пришёл телеграммой: "Ответьте, что значит восемь жирных точек и пять параллельных линий в левом углу сообщения. Такой шифр Наркомвнешторгу не известен. Сообщите, что вы хотите сказать".

Исаак чувствовал себя настоящим экономистом, как его отец. Сколько торговых сделок с бывшими империями он совершил! А тем временем любимый театр Синельникова прогорал. Старому антрепренёру было не по плечу тягаться со временем и репертуаром. Исаак часто проходил мимо своего бывшего театра, заглядывал на те спектакли, в которых звучала его музыка, и, горько повздыхав над каждой фальшивой нотой, взятой певицей, уходил, надеясь, что его теперешняя работа приносит больше пользы Родине.

О том, что Синельников уехал, он узнал только спустя три дня, когда, проходя мимо театра, увидел на нём надпись: "Сдаётся помещение". Музыка Исаака из Лохвицы перестала звучать для харьковской публики. Единственное помещение, где она звучала всегда, была его голова. Наступили чёрные дни. Юный гражданский муж обнаружил, что распланированная и размеренная жизнь отдела внешней торговли молодой красной Украины ему осточертела.

В начале 1922 года в дом, где Исаак снимал комнату, пришёл уважаемый антрепренёр Аскарин. Его появление напоминало приход неизвестного, заказавшего Моцарту "Реквием". Аскарин был сух и лаконичен, на руках у него сидел котёнок, которого он небрежно швырнул на пол при появлении хозяина. Он сообщил, что Синельников никуда не уезжал. Исаак изумился: что значит — не уезжал?

— Я нашёл для Николая Николаевича деньги. Мы начнём строить новый театр, — сообщил Аскарин. — Это будет государственный театр, большевики берут его под своё крыло. Я стал его первым директором, а Николай Николаевич первым советским режиссёром. И ещё. Николай Николаевич снова надеется на вас.

"А как же корреспонденция? — хотел спросить Дунаевский. — Куда деть ежедневные мешки с письмами?" Но этот вопрос остался без ответа.

— Синельников попросил разыскать вас, — сказал Аскарин. — Это было непросто сделать. Чем вы теперь занимаетесь?

Дунаевский смутился. Надо было признаться в том, что он променял музыку на работу секретаря и устойчивый продпаек.

— Это ерунда, — сказал Аскарин. — Вы музыкант, ваше место в театре.

И он вернул Дунаевского туда, откуда композитор ушёл. В новом театре ему обещали миллиарды театральной зарплаты, на которые ничего нельзя купить. И полуголодное существование без солидного продовольственного пайка, который был положен Дунаевскому как рабочему секретарю-корреспонденту. Единственное преимущество — идеологическое учреждение, каковым являлся советский театр, имело свою долю открепительной брони, и Исаак под неё подпадал. Теперь Дунаевский мог запросто бросить свой опостылевший наркомат и вернуться туда, где жизнь бурлила, а сердце билось сильнее. Жизнь снова повернулась своей радужной стороной. Его оценили как композитора. Ему предложили что-то написать. Это было заманчиво.