Царь Давид - Петр Люкимсон Страница 14

«Что ты здесь делаешь, ублюдок?! Убирайся к своим овцам, пастух! Что бы ты сейчас ни сказал, я-то хорошо знаю, чего ты стоишь и зачем здесь крутишься! Небось, хочешь поглазеть на битву и сложить об этом свои очередные стишки?!» – так звучали слова Элиава, если переводить их не буквально, а в соответствии с их духом и смыслом. И Давид по привычке оправдывается: «Что я опять такого сделал? Просто стою и разговариваю с людьми…»

Но спустя короткое время он уже оказывается в шатре Саула, чтобы сообщить его величеству, что готов выйти один на один против Голиафа.

Саула это заявление Давида явно застает врасплох. Он вновь и вновь оглядывает Давида и понимает, что схватка эта будет выглядеть смехотворно: когда они сойдутся, филистимлянин попросту раздавит такого тщедушного противника.

Однако все попытки отговорить Давида, убедить его, что он, привыкший пасти овец и играть на арфе, не в состоянии сразиться с этим профессиональным воином, ходячей «боевой машиной», оказываются бесполезными. Давид настаивает, что так же, как в свое время побеждал нападавших на его стадо диких зверей, он победит и Голиафа. При этом Давид абсолютно убежден, что Бог на его стороне, и потому даже не допускает мысли о своем поражении:

«И сказал Давид Шаулу: Господь, который спасал меня от льва и медведя, Он спасет меня и от руки этого филистимлянина» (I Сам. 17:37).

И Саул отступает перед этой убежденностью Давида, хотя не исключено, что при этом им движут и некие другие побуждения. В любом случае он вполне резонно полагает, что для того, чтобы бой был равным, Давид должен быть вооружен и защищен так же, как Голиаф. Поэтому Саул предлагает ему свои доспехи и меч – возможно, единственные такие доспехи во всей еврейской армии, если не считать боевого облачения его сына Ионафана. Более того, он лично надевает их на Давида и, таким образом, сам не сознавая того, фактически передает ему тот знак царской власти, каким, вне сомнения, является одежда царя. Исследователи Библии, анализируя этот отрывок, исходя из того, что Давид примерил доспехи Саула, делают вывод, что они были примерно одного роста – то есть вопреки легенде Давид был достаточно высок.

Мидраш, словно предвидя этот вывод историков, утверждает, что все дело в том, что в момент примерки доспехи долговязого Саула чудесным образом уменьшились и пришлись впору невысокому Давиду, подтверждая, таким образом, что он является преемником царя. Однако на самом деле из этих фраз ровным счетом ничего не следует – Давид вполне мог примерить и доспехи, которые были ему велики, а потом запутаться, упасть и смешно барахтаться в них на полу – как это происходит в романе-исследовании Д. Малкина «Король Саул».

Как бы то ни было, в итоге Давид отказывается от меча и доспехов и берет с собой свой посох и пращу – излюбленное оружие пастухов, с которым он, как и все еврейские мальчишки, наверняка учился управляться еще с детства.

Однако праща, будучи и в самом деле грозным оружием против легкого пехотинца, одетого в лучшем случае в кожаные доспехи, практически бесполезна против закованного в броню воина, да еще такого гиганта, как Голиаф, – что ему какой-то камень, стукнувшийся о кованый шлем или кольчугу?! У Давида был только один шанс победить Голиафа: попасть камнем в единственное незащищенное и уязвимое место – под шлемом между глазами. Но для этого надо было владеть пращой поистине виртуозно!

«Первая книга Самуила» предельно подробно рисует этот поединок, отмечая, что Голиаф будто не сразу заметил Давида, а когда заметил, то стал откровенно смеяться над ним, после чего между двумя дуэлянтами начинается словесная перепалка, в ходе которой каждый обещает скормить другого птицам. Но если Голиаф обращался к своим богам, то Давид уповал на Единственного, невидимого и непонятного соседям евреев Бога:

«И сказал Давид Шаулу: я не могу ходить в этих одеждах, потому что не привык. И снял их Давид с себя. И взял палку свою в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в свою пастушескую сумку и в мешок, и с пращой в руке своей подошел к филистимлянину. И взглянул филистимлянин, и, увидев Давида, презрел его, так как тот был молод, румян и красив. И сказал филистимлянин Давиду: разве я собака, что ты идешь на меня с палками? И проклял филистимлянин Давида богами своими. И сказал филистимлянин Давиду: поди-ка ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым. Давид же сказал филистимлянину: ты выходишь на меня с мечом, и с копьем, и с дротиком, а я выхожу на тебя во имя Господа Цеваота, Бога строя Исраэльского, который ты поносил. Сегодня предаст тебя Господь в руку мою, и я побью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам трупы стана филистимского сегодня же птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог у Исраэля. И узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо успех войны от Господа, и Он предаст вас в руки наши…» (I Сам. 17:39-47).

Если для филистимлян эти слова Давида звучали как пустая похвальба, то израильтяне внимали ей с восторгом. Возможно, они тоже не верили в победу Давида, но то, что среди них нашелся боец, способный на равных говорить с Голиафом, да еще и угрожать ему и всем филистимлянам, уже само по себе наполняло их сердца гордостью. Теперь, даже если бы Давид погиб, это в любом случае была бы геройская смерть.

Но Давид вовсе не собирался умирать:

«И было, когда поднялся филистимлянин и стал приближаться к Давиду, то Давид быстро побежал к строю, навстречу филистимлянину. И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и метнул, и поразил филистимлянина в лоб, и упал он лицом на землю. Так осилил Давид филистимлянина пращой и камнем, и побил филистимлянина, и умертвил его, а меча не было в руке Давида. И подбежал Давид, и встал над филистимлянином, и взял меч его, и, вынув его из ножен, добил его и отсек им голову его…» (I Сам. 17:51).

Сам бой, как видно из этих слов, длился не более минуты. Распалив Голиафа и вынудив его двигаться навстречу ему, Давид сам пошел на сближение с противником и в определенный, видимо, точно рассчитанный момент метнул из пращи камень – возможно, заранее отточенный по краям.

Битва Давида с Голиафом. «Вторая Нюрнбергская рукопись». Германия. XV в.

Войдя точно в переносицу Голиафа, камень проломил его череп, и великан, как следует из текста, умер мгновенно. Последующее отсечение головы нужно было Давиду лишь для пущего эффекта, который не заставил себя долго ждать, – потрясенные филистимляне побежали, естественно, и не думая выполнять обещание Голиафа и превращаться в рабов евреев. Последние же, в свою очередь, бросились преследовать врагов, безжалостно убивая каждого филистимлянина, которого им удавалось настигнуть. По словам Иосифа Флавия, в ходе этого преследования евреи убили около тридцати тысяч филистимлян и вдвое больше ранили ^[25].

Устное предание рассказывает, что Давид не сам снял с пояса меч Голиафа – ему поднес его на вытянутых руках юный оруженосец Голиафа, хетт по имени Урия. Сказав, что отныне он хочет служить Давиду, Урия спросил, может ли он пройти гиюр, то есть стать евреем? ^[26]