Юрий Звенигородский - Константин Ковалев (Ковалев-Случевский) Страница 14

Кто такой был этот Митяй? Последователи будущего митрополита Киприана не очень любили о нем вспоминать. Но в Рогожском летописце мы находим весьма серьезную характеристику этого необычного и, возможно, незаслуженно приниженного в летописях человека. «Возрастом не мал, телом высок, плечист, рожаист, браду имея плоску и велику и свершену, словесы речист, глас имея доброгласен износящь, грамоте горазд, пети горазд, чести горазд, книгами говорити горазд, всеми делы поповскими изящен и по всему нарочит бе. И того ради избран бысть изволением великого князя во отчьство и в печатникы. И бысть Митяй отець духовный князю великому и всем боярам старейшим, но и печатник, юже на собе ношаше печать». Оказывается, он был духовником великого князя и его ближайшего окружения! Причем это длилось много лет, включая его монашество, когда он был архимандритом Спасского монастыря в Москве. Хотя одним из аргументов против его кандидатуры на избрание митрополитом было как раз отсутствие иноческого опыта.

Наступил год 1378-й, а за ним— 1379-й. Тогда произошло сразу несколько событий, ключевых для Русской православной церкви, а также для крестного отца князя Юрия — преподобного Сергия Радонежского.

Во-первых, как мы уже говорили, скончался митрополит Алексий. Теперь Киприан, который был близок Сергию, мог по праву взять церковное правление в Москве. Так распорядился еще несколько лет назад Константинопольский патриарх.

Во-вторых, Киприан решил прибыть непосредственно в Москву, дабы объявить князю Дмитрию Ивановичу о своих правах на митрополию. И тогда произошла его ссора с великим князем, да столь сильная, что о ней источники упоминали даже по истечении десятилетий.

Однако, в-третьих, сам князь Дмитрий почти окончательно принял другое решение (и его некому было остановить, ведь митрополита Алексия уже не было) — сделать главным иерархом на Москве — Митяя.

В-четвертых, в Константинополе появился новый патриарх — Макарий, который поддержал идею князя Дмитрия и пригласил Митяя в столицу Византии для рукоположения.

И, наконец, в-пятых, Митяй отправился в долгий путь на юг, но пока он ехал в Константинополь, патриарха Макария низложили. Они так и не смогли встретиться, хотя посланник Москвы уже был у стен великого Царырада. Не успев въехать в него, коломенский священник неожиданно скончался. Никоновская летопись прямо утверждает, что Митяй — друг и соратник князя Дмитрия Ивановича — был убит. Отравлен? Или, быть может, зарублен мечом? Мы не ведаем.

Новый патриарх избрал митрополитом на Москву другого человека — Пимена, как считалось позднее, по предъявленным им подложным документам. Но и Киприан продолжал отстаивать свои права. Ни того ни другого митрополита великий князь Московский Дмитрий Иванович к себе не принимал и даже в столицу не впускал. Таким образом, Русь вступила в 1380 год и победила в Куликовской битве, имея… не одного, как положено, а двух митрополитов, при этом — отсутствовавших в самой Москве.

* * *

Все эти сложности, всё возникавшее «напряжение» умело снимал лишь один человек — преподобный Сергий Радонежский. К этому времени он сыграл важнейшую роль духовного устроителя, мудро решая многие вопросы общерусского церковного устройства.

Ему приходилось непросто. Чего только стоят послания Киприана, которые он направлял преподобному Сергию в 1378 году, когда у него произошло упомянутое нами столкновение с не принявшим его в Москве князем Дмитрием Ивановичем, который для выдворения претендента на митрополичий престол (хотя по предписанию Константинополя уже не претендента, а местоблюстителя) применил даже физическую силу.

Когда митрополит Алексий скончался, Киприан немедленно отправился в столицу Московского княжества, дабы личным присутствием и документами засвидетельствовать свои права на звание митрополита. Причем сделал это безо всякого приглашения, явочным порядком, что крайне не понравилось князю Дмитрию.

В первом своем послании Сергию (июнь 1378 года) Киприан пишет: «А еду к сыну своему, ко князю к великому на Москву. Иду же… мир и благословение нося. Аще неции о мне инако свешают, аз же святитель есмь, а не ратный человек. Благословением иду, яко же и господь, посылая ученики своя на проповедь, учаше их, глаголя: “Приемляй вас мене приемлет”. Вы же будите готови видетися с нами, где сами погадаете. Велми жадаю [стремлюсь] видетися с вами и утешитися духовным утешением». А уже во втором он подробно рассказывает Троицкому игумену все, что случилось с ним в Москве. Это один из интереснейших документов эпохи, подтверждающий неординарность событий, которые потом во многих летописных документах отражались более сглаженно и не столь эмоционально,

«И нынече поехал есмь, — пишет Киприан, — был со всем чистосердечием и з доброхотением к князю великому. И он послы ваша разослал мене не пропустити и еще заставил заставы, рати сбив и воеводы пред ними поставив, и елика зла надо мною деяти — еще же и смерти предати нас немилостивно — тех научи и наказа же. Аз же, его безъчестия и души болши стрега, иным путем пройдох на свое чистосердие наделся и на свою любовь, еже имел есмь к князю великому, и к его княгини, и к его детем… Хулы, и надругания, и насмехания, граблениа, голод! Мене в ночи заточил нагаго и голоднаго. И от тоя ночи студени и ныне-ча стражу».

Князю Дмитрию не по нраву пришлось то, что Киприан сначала поехал в Литву, а не на Москву. Влияние же Византии в этот момент на его политику было самым минимальным. Возможно, что он его тогда даже и не хотел. Потому досталось и приехавшему Константинопольскому посланнику, который обращался к Сергию, видимо, с надеждой, что тот сможет замолвить о нем слово князю. Хотя по тексту второго послания мы видим, что дело дошло даже до проклятий.

«Которую вину нашел есть на мне князь великий? — возмущается митрополит. — Чим яз ему виноват или отчине его? Яз к нему ехал есмь благословити его, и княгиню его, и дети его, и бояр его, и всю отчину его, и жити ми с ним в своей митрополии, как и моя братия с отием его и з дедом с князьми великими». За неприятие его Киприан сулил князю очень суровое наказание. Наставал момент, когда могли прекратиться всякие связи Москвы и Византии. Киприан писал: «Слышите же, что глаголеть сбор снятый, иже Пер-во-вторый именуемый, събравшися в храме Божий Слова Премудрости, рекше в Святей Софии. Глаголеть бо того сбора святаго правило 3-ее сине: “Аще кто от мирьскых, огосподився и преобидев убо божественых и царскых повелений, преобидев же и страшных церковных обычаев и законоположений, дерзнеть святителя кого бити, или запрети — или виною, или замыслив вину, — таковый да будет проклят”». Ссылаясь на давние устоявшиеся традиции, Кипри-ан приходит к собственному неутешительному выводу: «А понеже таковое бещестие възложили на мене и на мое святительство, — от благодати, даныя ми от пресвятыя и живоначалныя Троица, по правилом святых отец и божественых апостол, елици причастии суть моему иманию, и запиранию, и бешестию, и хулению, елици на тот свет свешали, двоудушь отдумени [да будут отлучены) и неблагословении от мене, Киприана, митрополита всея Руси, и проклятии, по правилом святых отец! И хто покусится сию грамоту сжеши или затаити, и тот таков».