Мастер-класс. Записки концертмейстера балета - Лада Исупова Страница 14

Но всё тогда началось странно: моя шефиня вызвала меня в кабинет, усадила и сказала, что к нам приезжают… (тут она наверняка внятно проговорила, кто и откуда, но я не расслышала), и им нужно два дня поиграть. Я кивнула и радостно рванула уходить. Шефиня озадаченно остановила и еще раз что-то повторила. Я не поняла, вообще английский слабо понимала, но на всякий случай опять кивнула. Тогда она понизила голос и сказала, что очень бы хотела, чтобы я сыграла. Я оторопела – так вроде ж уже согласилась?.. Странно как-то… Мой Ангел-Хранитель (в миру – интуиция) тоненько зазвенел над ухом в серебряный колокольчик: «Тинь-тинь-тинь, что-то не так, береги себя…» Безрезультатно. А шефиня не унимается: «Некому играть…» – и смотрит как на тяжелобольную. Киваю. (Ангел звенит настойчивее.) А она, видимо, приготовив ворох приманок, опешила от неожиданного поворота дел, но на ходу тоже перемениться не может: «И, – немного неуверенно, – в понедельник можешь не приходить, отдыхай». Медленно киваю. (Звенит уже в обоих ушах.) Она: «Мы заплатим за урок…» – и называет сумму, в три раза превышающую обычную (а я бы и даром играла охотно). Тут уж Ангел-

Хранитель берет чугунную сковороду, да как – хрясь! – меня по башке, мол, береги себя!!! Хотя и без этого уже понятно, что происходит что-то не то, но начинать капризничать на этом этапе, согласитесь, было бы уже ненормально.

Выйдя из кабинета, я тут же забыла про все опасения (а толку-то? все равно ничего не исправишь) и радостно побежала раззванивать мужу, за какие сумасшедшие деньги меня покупают. Он впал в задумчивость и говорит: «Ты смотри, подготовься». Здрасьте! А чего готовиться-то? К чему?! Если бы хоть раз этому педагогу играла, тогда понятно, а так? Что я, за две ночи репертуар новый выучу или качественнее заиграю?

Но накануне все-таки струсила и решила подготовиться: ноты рассортировала и голову помыла.

Ну вот, как сразу пошло – не так, так и пошло: проспала. Не то чтобы совсем, но пришла не заранее, чтобы попривыкнуть, разглядеть всех, а влетела за три минуты до начала. Номинально, конечно, не опоздала, но все же не по-людски. Времени на посмотреть не было, но с удивлением отметила, что народу многовато, а главное – в публике обычно на таких уроках сидит себе несколько человек на полу, и всё, а тут – несколько плотных рядов на полу и ряды стульев, на которых весь местный танцевальный бомонд – преподаватели, владельцы частных студий, стареющие танцоры и еще не знаю кто. Чинно сидят, ждут.

Сердце заныло – чего это они здесь? Мандраж начался. И вдобавок глаз выхватывает, что в зале, по всей площади которого выставлены дополнительные станки (обычно на такие уроки слетается много народа), какое-то неестественно большое количество красивых парней. Ну один такой – еще куда ни шло. Ну два? Но три рядом, и как будто так и надо?! Аполлоново-нарциссового типа, одним словом – принцы. В природе такие рядом не живут. «Наверное, из местных театров», – подумала я как-то неуверенно.

А по залу элегантно дефилировал и вовсе невообразимый красавец (как выяснилось – зам), весь такой невозможный, тоже из принцев, но постарше. Представьте теперь балетного, который прекрасно знает, что он красавец писаный, бродвейская знаменитость, а на полу толпа не сводящих с него глаз девиц, которых он «не замечает». Вы представляете, КАК он может ходить?! Вот ТАК он и ходил! Действие оказывало – паралитическое. (Потом нашла статью о спектакле, в котором он танцует, о всей его роли пара слов – «самый элегантный мужчина на сцене; интересен после первых же двух шагов». Вот-вот, не знаю, как он прыгает, но в эти два шага верю сразу и во веки веков.) И, кстати, к вопросу о мужской красоте: как только в зале появился Сам (совершенно обычный, сильно седой), то про зама не то чтобы забылось, а он просто моментально перестал существовать, как и не было никогда.

Если где-то появляется сильная личность, то сразу создается впечатление, что этот человек занимает «много места». Когда в аудиторию вошел Д. М., он заполнил собой все пространство, стало тесно. Его трудно описать словами, потому как харизма – такая вещь, которая воздействует непосредственно и плохо поддается описанию. Попробую хотя бы внешне: высоченный, здоровенный, просто подстрижен. Строгий и неулыбчивый, хватка железная. Если бы я наверняка не знала, что он связан с балетом, то скорее подумала бы, что он военный, причем не штабной, – немногословный, несуетливый, не ориентированный на публику, в абсолюте подтверждающий формулу «Орел парит молча». В его присутствии, казалось, даже дышать полагалось в строго отведенные для этого моменты.

Поздоровался на хорошем русском, что-то спросил, я и ответила радостно, да, видно, в трафарет не вписалась – запротестовал, мол, знает только несколько фраз, но шаг вправо, шаг влево – ни-ни.

– Откуда тогда такое хорошее произношение?

– Я уже столько лет в Большом Балете, а там куда же без русских?

Приятно. Позволила себе не возразить.

Чтобы заодно завершить «русскую» тему, скажу, что все батманы, прыжки, вертушки у него были абсолютно «наши», никаких американо-баланчинских дел. Всё очень по-родному, поэтому появилось комфортное ощущение, что мыслим на одном языке. Но это я уже вперед забежала, приходится возвращаться.

Прежде чем приступить к описанию урока, нужно сделать небольшое пояснение, иначе будет непонятно, что меня смутило. Дело в том, что пианист я – обычный, держусь на том, что уши есть, и могу сыграть с ходу по слуху все что угодно, причем в той же тональности, что мне запоете (ну, кроме многобемольных, сказывается скрипичное прошлое, этих изысков не люблю, жить стараюсь проще, я девушка сольмажорная). А если всерьез, то у меня есть свойство, которое прикрывает и восполняет пианистическую несовершенность, у музыкантов это называется «чувство ансамбля», в данном же случае не знаю как и назвать – я «слышу движение», то есть педагог показывает, а я моментально озвучиваю любую его прихоть, и, как бы я ни играла, педагог всегда доволен, ибо под меня ему удобно и легко.

Поэтому, когда Он начал урок словами: «Плие, пожалуйста», – я немного смешалась: как? Какое? Какой характер? Обычно по первым движениям просчитываешь педагога, его эмоциональный посыл – романтический или энергичный, характерный или сильфидный, так и музыку выбираешь под темперамент, и под конец урока у педагога-гостя (свои привыкли) всегда прекрасное настроение – он получил то, что хотел. А тут: «Плие, пожалуйста», – как язык показал, из-под меня выбивают стул, на котором сижу, и оставляют быть пианисткой в чистом виде. Страшно.

– Какое? – задала свой последний вопрос за день.

– Любое. Ваше любимое.

Нехорошее начало. Осторожно даю вступление. Разумеется, буду импровизировать, не ноты же искать, посмотрим, что за гусь. Играю, глаз не свожу – как начнет, куда двигаться? Стоит как вкопанный, как не здесь, что в голове– непонятно. Вообще молчит! Уже первая доля (!) – рукой показал вниз, мол, пошли на плие. Ну пошли (класс мягко опустился на приседание). Ладно, решаю про себя, будем ориентироваться на два деми и гранд, дальше-то Он не будет молчать? И тут началось чудо…

Не стану описывать постепенно, а вывалю сразу – Он обладал совершенным музыкальным чутьем, не только безошибочно чувствовал музыку, Он ее предчувствовал! Бывают педагоги, обладающие тонкой музыкальностью, которым физически некомфортно, когда музыка не соответствует движению. Тогда они просят вперед послушать, что вы намерены им наваять, а потом уже строят свою комбинацию. Либо запрашивают конкретный фрагмент. Этому же и времени не надо – Он предчувствовал музыкальную линию за секунды.

Поначалу ощущение было довольно странное: что делать? Давалось ли это время на ориентацию и мне нужно