Сталин и заговор в НКВД - Николай Ежов Страница 14

Вот какие выводы делают некоторые чекисты. А тут еще совпало мое назначение: секретаря ЦК-де назначают, Ягоду сменили. Как это расценить? Почему сменили Ягоду? И рассуждают так: пожалуй, верно, что конституция тут сыграла известную роль. Ягода - фигура довольно одиозная, привык уже работать по старой конституции, а по новой трудненько будет; он бы, может, сумел, но все-таки в глазах общества он заметен, да еще будет глаза колоть кое-кому. Не прочь были и так рассудить: новая конституция - новый человек, полиберальнее и т. д. Вообще в рамках такой своеобразной законности представляли себе это дело.

Почему я пришил это дело к Тюремному отделу?

А вот почему! Конечно, все эти рассуждения ломаного гроша не стоят. И, по меньшей мере, они навеяны мещанской средой, которая по-своему понимает конституцию: это, мол, спокойная жизнь. А вот на деле, товарищи, я думаю, что к Тюремному отделу у нас имеют отношение и конституция, и либеральный курс. Давайте поглядим на жесткий курс и на либеральный курс. Жесткий курс заключался в том, что у нас существовали изоляторы, у нас существовали тюрьмы: ловили мы контрреволюционеров, судили их, одних громко, других негромко, и держали их в тюрьме. Когда какого_ нибудь человека присуждали к 10 годам тюрьмы, то все мы думали, ия, в частности, грешный человек, думал, что это настоящая тюрьма, что там люди сидят, в строгом заключении, что отбывают наказание за свои преступления. Не предполагали, что наши изоляторы скорее похожи на дом отдыха, а не на тюрьму. А на деле самое тягчайшее контрреволюционное преступление оставалось без наказания, потому что никакой тюрьмы не существовало в природе, а были такие плохенькие дома отдыха, кое-где похуже, кое-где получше, правда, дома отдыха закрытые, дома отдыха, обязательные для пребывания (голос: «условно закрытые»). Только пребывание там было обязательным. Хочешь не хочешь - все равно заставят отдыхать.

Я должен сказать, что отдельные факты, которые мы имеем по тюремным делам, являются совершенно вопиющими. Достаточно сказать следующее: если муж и жена осуждены, их обязательно сажали в одну камеру и они там, если хотят, размножаются (голос: «иные считают, что это не совсем приятно»). У нас есть такие случаи, когда в изоляторе брали жену одного и переводили в камеру к другому. Достаточно сказать, что такой матерый контрреволюционер, как Иван Никитич Смирнов (который особенно напирал при следствии на то, что он не мог руководить к.-р. организацией, сидя в тюрьме), жил в изоляторе со своей женой.

Сам по себе режим был никуда не годным. Вы знаете, что когда-то попасть в одиночку считалось большим наказанием и люди старались всячески попасть в общую камеру, так как там веселее и режим помягче. Здесь мы имели обратное явление, когда в изоляторах были форменные драки заключенных за одиночки, заключенные писали бесконечные заявления и отсюда предлагали начальнику тюрьмы, чтобы предоставить такую-то одиночку такому-то, а когда такого-то отправят, дать одиночку такому-то. Наконец, в изоляторах был всякий спортивный инвентарь, волейбол, крокет; так были свои огороды, садики, в камерах можно было держать все что хочешь: грифельный прибор, столовый нож, вилки. Когда я посмотрел продовольственный рацион заключенных, то я должен сказать, что нечего удивляться тому, что Смирнов (я знаю его с 1922-1923 г. по Сибири, он был тогда туберкулезным), когда его привели из политизолятора, то это был мужчина - кровь с молоком. Евдокимов - этот пьянчуга, который вообще всегда ходил с испитым лицом, представлял собой образец мужчины: краснорожий, выглядел он прекрасно, пить водки ему там не давали и он подлечился. Недаром на процессе иностранцы так удивлялись здоровому виду заключенных.

Заключенные имели все возможности для к.-р. работы в тюрьме и руководства из тюрьмы контрреволюционной организацией на воле.

Какие это возможности? Во-первых - прогулка. Она строилась так: заключенные собирались чуть ли не по секторам, во всяком случае, они могли обсуждать любые вопросы. Во-вторых, они имели возможность получать почти неограниченное количество книг. Книги либо привозились заключенными с собой, либо пересылались родственниками. Что составляет книга для заключенного, вы сами прекрасно знаете. Книга - это все. При помощи книги можно ловко переписываться. А, так сказать, для души в распоряжении заключенных была тюремная библиотека. Многим из арестованных, особенно более видным, разрешали переписку непосредственно, помимо тюремной администрации, без просмотра. Наконец, так как была возможность привезти туда чемоданы ит. д.; они все обзаводились большим количеством всяких хозяйственных принадлежностей, и родственники могли приезжать за этими чемоданами. У них были все возможности для к.-р. работы. Конечно, не такие, чтобы они могли открыто действовать, но это не требовало большого труда. Надо было обладать некоторыми элементарными качествами конспиратора, чтобы все это проделать.

Имеет ли это, товарищи, отношение к конституции? Я не знаю, какая конституция с точки зрения существовавшего до последнего времени тюремного режима лучше - старая или новая? Думаю, что старая. Мы же хотим превратить наши тюрьмы в тюрьмы настоящие. Они должны быть настоящими тюрьмами, а не домами отдыха, чтобы люди, сидящие в них, чувствовали, что они отбывают наказание.

Со всеми элементами перековки надо покончить.

Пожалуйста, занимайтесь перековкой в лагерях, там, где имеется преступная масса всяких уголовных и полууголовных элементов, но шпионов, диверсантов, троцкистов и вообще контрреволюционную шваль мы должны запирать в настоящие тюрьмы, да держать их за семью замками.

С либеральщиной, вредной для нашего государства, которая не диктуется никакими элементами гуманности, надо покончить. Тот, кто думает, что острый меч революции - ЧК, в связи с новой конституцией, притупляется, должен поглядеть на себя: не притупился ли он раньше времени. Люди доходят до смешного: «А могу ли я прикрикнуть на арестованного, если он этого достоин? А вдруг сорвется резкий тон моего с ним разговора, допускается ли это при новой конституции?» Такие рассуждения неправильны. Это самая настоящая чепуха, так могут рассуждать только не чекисты.

Для меня совершенно непонятно, как это при прежнем тюремном режиме могли допускать такое поведение арестованных, как, например, И.Н. Смирнова. При допросе он ругал следователя, но вместо того, чтобы посадить Смирнова в карцер и продержать в нем 10 дней для того, чтобы он почувствовал свою неправду, чтобы, выйдя из карцера, с него сошло 10 потов, его оставляют в покое. Следователь должен был вести себя иначе и посадить арестованного на место. А у нас выходит так, что этот самой Смирнов объявляет голодовку, а его начинают кормить сахаром и яйцами. Такую «голодовку» может вытерпеть каждый.

Поэтому, товарищи, не думайте, что в связи с новой конституцией надо будет проявлять какое-то особое отношение к арестованным. Наоборот, сейчас вопрос о борьбе с контрреволюцией стоит острее, если вы хотите сослужить службу новой конституции, то ваша главная задача заключается в том, чтобы всеми силами и возможностями охранять ее от всяких посягательств контрреволюции, с какой бы стороны они ни шли. В этом наша самая почетная задача.

Конечно, кое-что меняется. Меняется в том смысле, что, наоборот, нашу работу мы должны поставить таким образом, чтобы она способствовала настоящему восстановлению ЧК, как разведывательного и разыскного органа.