Крест Великой Отечественной - Владимир Василик Страница 14

И воистину это был День Гнева. Не человеческого только, но Божьего прежде всего. В котле оказалось 330000 человек. Из них только 90 000 удостоились советского плена. Остальные 240 000 немцев и их союзников стали жертвой советских снарядов и бомб, голода и холода, получив достойное возмездие за свои злодеяния: за добитых советских раненых, за замученных пленных, за детей, расстреливаемых с немецких самолетов.

И на 6-ой армии сбылись древние слова: «кого Бог хочет наказать – лишает разума». У генерала Паулюса и его подчиненных еще был шанс, хотя и небольшой, вырваться из котла. Гитлер категорически запретил отход, даже когда деблокирующие войска Манштейна подошли к городу на расстояние 40 километров. Рейсхмаршал авиации Геринг хвастливо обещал, что его самолеты обеспечат окруженных всем необходимым. На поверку обещания Геринга оказались пустым фанфаронством. До сталинградских аэродромов не долетало и половины транспортных самолетов, становившихся добычей советских истребителей и зениток.

Вот одно из свидетельств: 25 ноября командующий 4-й воздушной армией Вольфрам фон Рихтгоффен записал в дневнике:

«Все наши «юнкерсы» заняты обеспечением снабжения. Но у нас их всего-то чуть больше трех десятков. Из вчерашних 47 были сбиты 22, а сегодня еще 9. Так что сегодня мы одолели всего 75 м вместо положенных 300. У нас не хватает транспортных самолетов»

А что же было на бортах, дошедших до цели? Немецкие войска остро нуждались в теплом обмундировании, без которого воевали второй год! А им слали… чепчики с лентами, муфты, домашние туфли. Немецкие солдаты голодали. А самолеты в изобилии привозили… леденцы, перец, майоран. Войска остро нуждались в боеприпасах и получали с Большой Земли… чехлы от гранат без самих гранат, агитационную литературу, плакаты. Из чувства приличия не буду сообщать о десятках ящиков, содержавших предметы, о них же срамно есть и глаголати. Неведомо, что было причиной сему – глупость или измена. Может быть – трехэтажное воровство, соединенное с наивным триумфализмом. Но скорее – безумие, кровавое бесчеловечное безумие, которое в конечном счете обернулось против немецкой армии.

Удар армии Дон под командованием Манштейна был остановлен в оборонительных боях 14–19 декабря против 4-го механизированного корпуса, а затем – 2-ой гвардейской армии. Вот как немецкий мемуарист Раус пишет о событиях 17 числа:

«Хорошо замаскированная русская пехота укрывалась в глубоких щелях группами от 2 до 4 человек и просто позволила двум танковым полкам прокатиться у себя над головой. Затем, используя многочисленные противотанковые ружья, каждое из которых мог обслуживать один человек, русские открыли огонь с близкого расстояния по слабо бронированным машинам батальона капитана Купера, нанеся ему тяжелые потери. Нашим танкам приходилось ждать или даже поворачивать назад на помощь панцер-гренадерам, которым пришлось покинуть машины и вести бой с невидимым противником в пешем строю. Вражеские позиции оказались настолько хорошо замаскированы в желто-коричневой степной траве, которая по цвету совпадала с одеждой красноармейцев, что обнаружить такую лисью нору можно было, лишь провалившись в нее. Несколько несчастных немецких солдат были убиты прежде, чем сообразили, откуда по ним стреляют. Даже люфтваффе не могли помочь в борьбе с этими невидимыми призраками. Никогда раньше наши танкисты не чувствовали себя столь беспомощными, хотя могли отбить атаку огромного количества русских танков» ^[11].

Все надежды на деблокирование Сталинградской группировки рухнули. Позднее эти события были отражены в повести Ю. Бондарева «Горячий снег», по которой был снят одноименный фильм. Десятого января началась операция «Кольцо». Перед ее началом советское командование из чувства гуманизма предложило немцам капитуляцию. Паулюс, посоветовавшись с Берлином, отказался. Началась агония. Пред самым концом Гитлер произвел Паулюса в фельдмаршалы, тем самым предлагая ему покончить с собой. Паулюс оказался жизнелюбцем и сдался. Всего сдалось более 90 000 солдат.

Следы сталинградской агонии видел английский корреспондент Александр Верт, побывавший в Сталинграде в феврале 1943 г. Свои впечатления он изложил в книге «Россия в войне 1941–1945 г.»:

«Мы прошли пешком по главной улице, идущей в южную сторону, меж огромных кварталов сгоревших домов, до следующей площади. Посреди мостовой лежал труп немца. В тот момент, когда его настиг снаряд, он, должно быть, бежал. Его ноги, казалось, все еще бегут… На другой большой площади некоторые дома были разрушены, но два стояли, приземистые и крепкие, хотя и выжженные внутри, – Дом Красной Армии и универмаг. Посетив место, где произошла капитуляция Паулюса, и поговорив с лейтенантом Ильченко, который взял в плен фельдмаршала, мы снова вышли на улицу. Вокруг царило какое-то странное молчание. В некотором отдалении все еще валялся труп немца с оторванной ногой. Мы пересекли площадь и вошли во двор большого, выжженного внутри Дома Красной Армии. Здесь как-то особенно ясно я представил себе, каково было многим немцам в эти последние дни в Сталинграде. На крыльце лежал скелет лошади с крохотными лоскутками мяса, еще уцелевшими на ребрах. Отсюда мы прошли во двор. Здесь валялось еще несколько конских скелетов, а немного правее видна была колоссальная и страшная выгребная яма, к счастью совершенно замерзшая. И вдруг в дальнем конце двора я заметил человеческую фигуру. Человек этот присел на корточки над другой выгребной ямой. Завидев нас, он начал поспешно подтягивать штаны, а затем шмыгнул в дверь подвала. Но пока он проходил мимо, я успел рассмотреть лицо бедняги, на котором страдание смешалось с идиотическим непониманием происходящего. В эту минуту мне захотелось, чтобы вся Германия была сейчас здесь и могла полюбоваться этим зрелищем. Этот человек, вероятно, уже был на пороге смерти. В подвале, куда он украдкой шмыгнул, было, кроме него, еще 200 немцев, умиравших от голода и обморожения. "У нас еще не было времени ими заняться, – сказал один русский. – Я думаю, их завтра уберут". А в дальнем конце двора, рядом с другой выгребной ямой, за низкой каменной стеной, были сложены штабелями желтые трупы тощих немцев – тех, кто умер в этом подвале, – около десятка восковых кукол. Это зрелище грязи и страданий во дворе Дома Красной Армии было последним моим впечатлением от Сталинграда. Мне припомнились и долгие тревожные дни лета 1942 г., и ночи лондонского блица, и фотографии Гитлера, ухмыляющегося на ступеньках собора Мадлен в Париже, и тоскливые дни 1938 и 1939 гг., когда Европа нервно ловила берлинские радиопередачи и слушала вопли Гитлера, сопровождаемые людоедским ревом немецкой толпы.