Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен - Юрий Свойский Страница 14

Красноармейцев, захваченных в майских боях, на фронте избивали, но практически не допрашивали. Несмотря на то, что первый пленный оказался в руках японцев 20 мая и был «допрошен» на следующий день, командование «отряда Адзума» ^[45] и 64-го пехотного полка вечером 26-го мая было абсолютно уверено, что японским частям придется действовать против монголов с русскими офицерами, но не против регулярных частей Красной Армии. Даже ввязавшись в бой, японские командиры полагали, что смогут справиться с любым противником и не слишком интересовались сведениями о нем. Вследствие этого допрос был поверхностен. Захваченный в 4 часа утра 29 мая красноармеец Кайбалеев после возвращения из плена показал: «…один из них по-русски допрашивал – сколько машин ехало, я отвечаю – не знаю, тогда он меня ударил клинком…». После этого Батыра Кайбалеева отправили в Хайлар. Относиться к допросу пленных серьезнее японцы начали только после тяжелых потерь, понесенных в боях 28–29 мая.

Первичным допросом пленных, сначала в Хайларе, а с двадцатых чисел июня и непосредственно на фронте, занимался майор Нюмура Мацуити, начальник подразделения военной разведки, выделенного из состава харбинской японской военной миссии (токуму кикан) и приданного 23-ей пехотной дивизии. Фактически майор Нюмура руководил всей разведкой на номонханском фронте (к середине августа в его подчинении находилось 200 человек) и сфера его ответственности была весьма широка – он отвечал за войсковую и агентурную разведку, радиоразведку и авиаразведку (включая дешифрирование аэрофотоснимков). Свободно владея русским языком, Нюмура лично допрашивал пленных, а по окончании конфликта сопровождал пленных к месту передачи. Он пережил Вторую мировую войну, мемуаров не оставил, но в шестидесятые годы сообщил американскому исследователю Элвину Куксу ряд ценных сведений как о результатах деятельности японской разведки вообще, так и о русских военнопленных. В интервью Нюмура не касался методов допроса, бывших в употреблении в штабе 23-ей пехотной дивизии, но представление о них можно составить из рассказов вернувшихся пленных:

«…У Штаба выбросили меня связанного из машины вниз головой, давали курить, а сами тыкали огнем в рот, всячески издевались, били по рукам прикладом…» (Петр Корягин).

«…водили как собаку, на поводке на допросы, не спускали с поводка, очень резало руки, они смеялись и сильнее рвали руки…» (Павел Рогожников).

«…Β штабе завели в палатку стали допрашивать, когда не отвечаю на вопросы самурай заявил «Убить придется», показывая наган и был выведен в кусты с завязанными глазам, где меня вертели, толкали под бока и отвели в выкопанную в берегу землянную палатку. Самурай развязал глаза стал спрашивать две больших тетради, когда я сказал не понимаю, он покривил рот, размахнулся и ударил ими меня по голове. Завязав глаза и увели…» (Андрей Колчанов).

«…Β штабе я на их вопросы не отвечал, а они меня били…» (Яков Хомутов).

«…После этого повели в штаб и стали допрашивать. Я им все отвечал не знаю, а они за это били в голову, подводили с завязанными глазами, наставляли на меня штыки, щелкали затворами…» (Дмитрий Чулков).

«…и привели меня к жандарму на допрос, чем начал допрашивать раньше ткнул в руку карандашем…» (Павел Чураев).

«…Когда меня привели в Штаб начали допрашивать, я им отвечал – не знаю, они стали избивать и палкой в глаза швырять и плевать в глаза…» (Иван Горновский).

«…Японцы когда нас взяли в плен, сразу связали всех в кучу очень крепко и повезли к Штабу. У Штаба сильно били и не давали воды, вместо воды сыпали в рот песок и потом прикладом дернет и говорит – «хорошо?»» (Мефодий Шиян).

«…потом подходил толстый офицер и говорит здравствуй, я ничего не сказал, то он развернулся и ударил меня: почему не здороваешься. Потом он ударил сапогом за то, что я не сказал какой я части…» (Николай Юхман).

«…при допросах били рукояткой от нагана и несколько раз кулаками». (Петр Панов).

«…на допросах били как собаку и водили на поводу, издевались…» (Тимофей Вертлюгов).

«…на допросах били так, что искры сыпались из глаз…» (Федор Гриненко).

Рассказывая Элвину Куксу о своей деятельности в номонханских боях, майор Нюмура описал только один допрос раненного в лицо советского младшего командира («ладный унтер-офицер, не хуже любого японца»), захваченного в плен 30 июня: «…рот русского был сильно поврежден и сначала он отказывался отвечать на вопросы. В конце концов, он заговорил, но его трудно было понять…». Пленный сообщил, что он из отряда Быкова 11-й танковой бригады, что в бригаде 80 плавающих танков и две батареи полевой артиллерии с 76-мм пушками (всего 8 штук), что 45-мм противотанковые пушки могут стрелять тремя типами снарядов (бронебойными, мгновенного взрыва и снабженными взрывателями с небольшим замедленным действием), что русские гранаты, похожие на черепаший панцирь, бывают оборонительного и наступательного действия, и что последние впервые применены на Халхин-Голе… В результате допроса пленного и изучения документов захваченных у его убитого командира лейтенанта Александра Мигутина, Нюмура получил «первые точные данные об 11-й танковой бригаде». ^[46] Младший командир, допрошенный майором Нюмура, в реальности принадлежал взводу противотанковой артиллерии 3-го батальона 149-го мотострелкового полка. Изучение списков потерь этой части позволяет предположить, что этим человеком мог быть младший комвзвод Иван Бутенко, «погибший в бою 30 июня и похороненый в братской могиле в районе боя». Вероятно он был убит или умер во время допроса. В 11-й танковой бригаде не было ни одного плавающего танка, зато имелось 207 неплавающих (193 БТ-5, 4 артиллерийских БТ-7А и 10 огнеметных ХТ-26)… В распоряжении «отчаянно нуждавшегося в информации» майора Нюмура к этому времени уже имелось минимум четверо пленных, захваченных в майских боях, в том числе трое – из «отряда Быкова» 11-й танковой бригады (175-го отдельного моторизованного стрелково-пулеметного батальона). По-видимому старшина Хаим Дроб, захваченный в плен 20 мая и красноармейцы Степан Степура, Федор Гриненко и Батыр Кайбалеев, взятые 28 мая, тоже рассказали японской разведке не много.