Война буров с Англией - Христиан Рудольф Девет Страница 14

Генерал Филипп Бота должен был с коммандантом Тениссеном взять наши прежние позиций у Стинкфонтейна, генерал Фронеман первые оттуда позиции к северу, а я с генералом Андре Кронье еще совсем другие, лежавшие еще более к северу.

Нападение должно было состояться на следующее утро.

Штурм генерала Бота не удался, что следовало приписать главным образом тому, что рассвело прежде, чем он дошел до позиции англичан. Произошло жаркое дело, следствием которого было взятие в плен комманданта Тениссена с сотнею людей. Отчего это произошло, оттого ли, что коммандант Тениссен безрассудно надвинулся на неприятеля, или оттого, что генерал Бота опоздал поддержать его, мне трудно сказать, так как со своей позиции я не видел хорошо, как было дело. Но когда мы возвращались со штурма, то некоторые бюргеры, бывшие очевидцами, обвиняли генерала Боту. Сам же он обвинял комманданта Тениссена в неосторожности. Как бы там ни было, попытка наша не удалась, позиция не была отнята и коммандант Тениссен с сотнею людей был взят в плен. Но что было самое ужасное — это то, что на бюргеров напал панический страх. Это было начало той страшной паники, которая распространилась среди буров после сдачи Кронье с его тысячью людей.

Я все-таки еще не хотел считать дело потерянным.

Накануне прибыл ко мне Дани Терон, всем известный незабвенный капитан разведывательного отряда. Я спросил его, не согласится ли он, пробравшись к Кронье, передать ему устно мое предложение и совет. Я не рисковал писать ввиду того, что письмо легко могло попасть в руки англичан.

Немедленно последовавший ответ, какой только и можно было ожидать от такого героя, каким был Дани Терон, звучал кратко, определенно и гордо:

— Да, генерал, я иду!

То, что я предложил ему, было не только храбрым, рискованным делом, но это превосходило вообще все, что было сделано в течение этой кровавой войны.

Я отвел его в сторону и сказал ему, что он должен передать генералу Кронье, что все наше дальнейшее дело, вся судьба, зависят от того, уйдет ли он от неприятеля или нет, и если случится последнее, то это будет непоправимым ударом для бурского народа. А потому я предлагаю способ, посредством которого он может спастись. Для этого он должен оставить свой лагерь на месте и ночью пробиться через неприятельские силы, а я берусь встретить его в двух пунктах и помешать англичанам преследовать его.

Дани Терон взялся пробраться сквозь неприятельскую линию и передать мое предложение генералу Кронье.

Ночью 25 февраля он ушел от меня.

На следующий день я отправился туда, где обещал генералу Кронье быть, но, к моему величайшему разочарованию, он не появился и ничего не произошло.

Утром 27 февраля возвратился Дани Терон. Он совершил подвиг, равного которому не было во всей нашей войне: взад и вперед прокрался он среди английских караульных ползком. Его одежда висела в лохмотьях, а кровь ручьями текла по ногам из открытых ран. Он сообщил мне, что видел генерала, и тот ответил ему, что не видит ничего хорошего в моем плане…

В 10 часов утра генерал Кронье сдался англичанам.

Горько было мое разочарование. Чувства, испытанные мною, не поддаются никакому описанию…

Итак, моя последняя попытка спасти дело оказалась напрасной. Упрямый генерал не желал послушаться доброго совета. Я должен сказать, что я знал генерала Кронье за неустрашимого, храброго героя, каким он всегда был, но требовать от него, чтобы он бросил на произвол неприятеля свой огромный лагерь, было нельзя. Такое требование было ему не под силу. Это единственное, чему я могу приписать его упрямство. Он думал о том, что он, как храбрый воин, должен или стоять, или пасть вместе с лагерем; но он не думал о том, какие ужасные последствия будет иметь его погибель. Он не думал о том, что падение его может оказаться решительным, непоправимым ударом для всего его народа и что последствием его личных соображений явится страшная паника, распространившаяся мгновенно по всем лагерям не только на месте события, но и в Колесберге, Стормберге и Ледисмите. Он не думал о том, что произойдет в умах бюргеров при ужасной вести о его гибели: если генерал Кронье, человек всеми прославленный за храбрость, взят в плен, то чего же может ожидать простой бюргер?

Возможно, конечно, что здесь таится Промысел Бога, управляющего судьбами всех народов и пославшего нам чашу, которую мы должны были испить до дна. Тем не менее поведение генерала Кронье не может не быть осуждаемо; в особенности достойно порицания то, что после моего посланного, принесшего ему мое предложение напасть для спасения всего дела на неприятеля ночью и прорваться сквозь него с нашей помощью, он этого не сделал.

Кто-то говорил мне, оправдывая Кронье, что все его лошади были перебиты и что весь план не удался бы все равно, так как силы лорда Робертса были так велики, что генерал Кронье был бы преследуем и задержан. Но и на это есть готовый ответ. В то время англичане еще не подкупали наших изменников и не пользовались их указаниями, равно как и указаниями кафров и готтентотов, которые потом не только ночью, но и днем указывали им дорогу. Да наконец, я собрал в это время уже 1600 человек, которые, несомненно, могли многое сделать для того, чтобы дать возможность пробиться генералу Кронье…

Никакое перо не в состоянии описать того, что испытывал я, узнав о сдаче Кронье. И какое ужасное впечатление произвела эта сдача на бюргеров! На всех лицах выражалась мертвенная придавленность, полная потеря мужества. Я не преувеличиваю, если скажу, что эта угнетенность духа не переставала отражаться на всем ходе дела до самого конца войны.