Ратоборцы - Алексей Югов Страница 14

А когда поднялся, то крупные слезы капали на седую бороду.

– Данило Романович! – сказал он просто, не титулуя, не именуя князем. – Прости, в чем согрешил пред тобой!

– И меня прости, Данило Романович! – сказал еще один из бояр и тоже упал в ноги князю.

За ними же – другие бояре, и домочадцы, и слуги. Послышались рыданья и всхлипыванья.

Прекрасное лицо Даниила задергалось.

– Што вы?.. Што вы? Полноте! – молвил он. – Не по мертвому плачете!

Престарелого Мирослава он удержал от земного поклона.

– Полно, отец, – сказал он. – Ты прости меня, коли в чем тебя обидел!

Анна хотела, видно, ступить к нему и что-то сказать, но вдруг пошатнулась и упала, точно подкошенная, и уже близ самого пола подхватил ее старший Данилович.

Кинулись к ней. Побежали за лекарем.

Старик Мирослав наклонился над Анной, приказал поднять окна.

– Не бойся, Данило Романович! – успокоил он князя. – То беспамятство со княгиней… оморок с нею.

И слова его подтвердил не замедливший предстать перед князем придворный врач, армянин-византиец Прокопий, некогда прославленный врач императора византийского Ангела Исаака, бежавший вместе с царевичем Алексеем к Роману в Галич, когда заточен был и ослеплен император Исаак.

Прощупав пульс на руке у княгини, Прокопий на древнегреческом произнес:

– Государь! Сердце императрицы приняло чрезмерно много ударов. Но в данный миг жизнь ее вне опасности.

Даниил пытливо-тревожным взором взглянул в лицо медика.

Прокопий не отвел глаз и уверенно и спокойно сделал отрицательное движение головой.

Даниил склонился над Анной, молча поцеловал бледный, холодный лоб и поспешно покинул внутренние покои дворца.

Четверо сынов сопровождали князя верхом на расстоянии двух верст.

Здесь он еще раз простился с ними.

– Ну, орлята мои, – сказал он, – ждите! А не вернуся – то Васильке старей всех! Ему заповедал блюсти державу и Русскую Землю стеречь! Вам же Васильке – в мое место! Лев! Тебе – в Галиче. А Василька Романовича слушай во всем! Да поберегите мать… Ну прощайте!..

2

Киев! – золотого кимвала звоном прозвенело дивное слово!

Даниил придержал коня. Перевели на шаг и прочие всадники. Кончился западный боровой просек. Выехали на уклон каменистого взгорья.

– Киев – мати городов русских! Днепре Словутичю!.. Почайна, Лыбедь и Глубочица!..

Князь задумался… Многое – о, как многое! – нахлынуло в его душу!

…Отсюда – с днепровских высот – Владимир, князь Киевский, Святославич, древлий предок его, сперва притрепетав обоих императоров византийских, затем даровал им союз и мир. Сюда прибыла к Владимиру отданная ему в супруги сестра императоров. Отсюда Владимир Великий мечом добытую веру, а вместе с нею и светочи древней Эллады, угасавшие уже тогда в костеневших руках Византии, простирал, раскидывал щедро, ревностно, яро, крестя огнем и мечом…

На этих вот бирюзовых волнах, низринутый, плыл, покачиваясь ничком, бог грома, Перун, – деревянный, с серебряной головой и золотыми усами. Вот там, возле Боричева, истукан, привязанный к хвосту лошадиному, был стащен с горы. И двенадцать мужей на глазах потрясенных киевлян били его жезлом. И совлекли Перуна, и кинули в Днепр.

И гнали падшего бога вниз по Днепру, отталкивая шестами вплоть до самых порогов.

А там киевляне – а было же их без числа! – приняли от епископов византийских крещение в Днепре.

И послал тогда князь Владимир брать детей именитых, дабы отдать на учение книжное. И плакали матери, как по мертвым!..

Вскоре былая гроза Восточного Рима – народ русский стал могучим щитом, стал оплотом Эллады.

Народ русский! – люди, потрясающие секирой на правом плече, народ, архонты которого именуются – Ярославы, Ростиславы и Звениславы, люди – Рус, у которых русые волосы и светло-голубые глаза; воины, лютые в битвах; бойцы, которые в яростном, смертоносном и распаленном духе не обращают внимания на куски своего мяса, теряемые в сраженьях, – так, дивясь, благодарствуя, трепеща, писали о русских своих союзниках византийцы.

Такое читал и перечитывал многократно, еще будучи отроком, «герцог Даниэль» в одном из латинских манускриптов у аббата Бертольда, королевского капеллана, преподававшего им латынь – ему и королевичу Бэле.

Давно ли у Ярослава Галицкого – император Андроник, а у Романа, отца, – византийский царевич Алексей Ангел искали убежища!

Да ведь как раз в год рождения его, Даниила, отец сел на коня, по призыву единоверной Византии, и с могучими полками своими, будто железной раскаленной метлой, смел с хребтов Фракии полумиллионные орды половцев, уже грозивших Царьграду!

Отсюда, от этих вот берегов, отбывала светлая киевлянка – Анна, дочь Ярослава, – чтобы стать королевою Франции!

На эти холмы, в поисках крепкого убежища и защиты, бежала английская королева к прадеду его, Владимиру Мономаху. Здесь дочь английского короля стала женою Владимира, тогда еще переславского князя.

Но уже со всем напряжением доброй и великой воли своей – то словом, то силой – удерживал труженик за Русскую Землю Мономах Владимир враждующих меж собой князей, стряпающих и под грозой половецкой княжое местничество.

Слезами скорби и гнева оплакивая неразумие и усобицу их, говорил им Владимир: «Воистину отцы наши и деды наши сохранили Русскую Землю, а мы погубить ее хочем!»

И страшились его, и повиновались, и ходили под рукой Мономаха.

Но ведь один был тот старый Владимир!

А когда умер – приложился к праотцам своим Мономах, не стало его, – зашатался Киев. Еще несет на своем челе священный венец старейшинства, но уже выронил скипетр власти. Князья еще чтут киевский престол, но уже не повинуются ему более. И все возрастает напор половцев…

Однако не иссякло Володимера племя! – и как только на Киевский златой стол восходят младшие Мономаховичи-Волынские – прадед, дед или же отец Даниила, – так немедля с высот киевских несется призыв ко всем князьям русским: «Братья! Пожалейте о Русской Земле, о своей отчине, дедине! Всякое лето уводят половцы у вежи свои христиан. А уже у нас и Греческий путь отымают, и Соляной, и Залозный [16]. А лепо было бы нам, братья, поискать отцов и дедов своих путей и чести!..»

И пошли, и притрепетали грозою, и потоптали нечестивое Поле! И надолго, надолго приутихли князья половецкие…

…Там вон, далече, налево, внизу, вдоль Днепра, раскинулся Подол Киева – Оболонь, нижний город, населенный купцами, ремесленниками, огородниками, хлеборобами и прочим мизинным людом.