Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы - Элла Вашкевич Страница 14

Старость — это невежество Бога. Невозможно и неправильно — так унижать человека, позволяя ему доживать до старости.

Да, ну так вот, я была молода, и я мечтала. Мне даже удалось убедить себя, что я могу понравиться мужчине. В молодости можно убедить себя в чем угодно, а уж в возможности любви — совсем легко. Молодые только и думают что про любовь. Я не была исключением.

А еще я поняла, что сам он никогда не обратит на меня внимание. Мы, как планеты, ходили по разным орбитам, не пересекаясь друг с другом. Поэтому я решила сделать первый шаг.

Это было странное время. Мораль домостроя уже уходила, и как обычно бывает при смене власти, в головах царил настоящий бардак. Татьяна Ларина считала себя чуть не падшей женщиной только из-за того, что первая объяснилась в любви с Онегиным. Для нас же подобное объяснение было лишь признаком нового мышления, свободы, которую, по нашему мнению, заслуживал каждый человек. Мы не желали сдерживать чувства, не видели в этом смысла. Феминизм и сексуальная революция буквально дымились в головах, и мы, молодые, были как в угаре.

Поэтому я, набравшись храбрости, подошла к предмету своих мечтаний и пригласила его на свидание. К себе домой — я тогда снимала квартирку неподалеку от театра. Предложение было очень откровенным. Можно сказать, что я предложила себя в любовницы этому человеку, и он это прекрасно понял.

Получив его согласие, я целый день чувствовала крылья за спиной. Оказывается, меня тоже можно любить! И у меня наконец-то будет самое настоящее свидание. Не какие-нибудь слюнявые поцелуи гимназистов на парковой аллее, а самое настоящее! Я воображала себя раскинувшейся на подушках и чувствовала поцелуи возлюбленного на горящих щеках…

Вы смеетесь? Нет? Напрасно. Это действительно смешно.

Я купила бутылку вина, фруктов, свежего хлеба, сыра… я даже зажгла свечи и украсила стол цветами. Белые салфетки, хрупкие белые хризантемы, пухлые белые подушки в глубине полутемной комнаты… Обстановка была самая наивная и романтическая. Я сидела в своем самом нарядном платье и считала часы. Потом я считала минуты. Потом я начала делать то, что делают все женщины, когда мужчина опаздывает, — придумывала ему оправдания. Мало ли, задержался с друзьями, задержал режиссер — предложил новую роль в новой пьесе, испачкал костюм и пришлось переодеваться… Я нашла множество причин, по которым он мог опоздать, но в конце концов начала сердиться. Все сроки вышли, была уже ночь, свечи некрасиво оплыли, а его все не было.

И вдруг случилось чудо — в дверь осторожно постучали. Я летела к двери на крыльях счастья. Он все же пришел! Но когда дверь распахнулась, я замерла в недоумении. Мой возлюбленный был изрядно пьян и пришел не один. Цепко, хищно, как свою несомненную собственность, его держала за руку незнакомая девица. Она была изрядно потаскана, глаза блудливо и пьяно блестели, но даже это не портило ее красоты. Настоящая кукла с золотыми волосами и очень аккуратным, симпатичным носиком, немного вздернутым — именно так, как нравится мужчинам.

— Деточка, может, ты погуляешь где-нибудь пару часов? — ничуть не смущаясь, поинтересовался мой любимый.

Он совершенно не чувствовал в этой ситуации неловкости. Девица резко хохотнула и окинула меня оценивающим взглядом. Мое нарядное платье сразу же показалось убогим, ну а красотой я никогда не отличалась. На ее лице нарисовалась такая ядовитая насмешка, что я выскочила за двери, не дожидаясь, что она скажет.

Я оставила им фрукты и свечи, хрустящие белые салфетки и пухлые подушки, мягкий белый хлеб и солнечно-желтый сыр… Все, что я приготовила для своего праздника. И до утра плакала, сидя на лестнице. Было холодно, мерзко, и очень хотелось умереть.

Наутро, проходя мимо меня по лестнице, он остановился.

— Какая умница, — сказал и потрепал по щеке, и я почувствовала его жалость и презрение.

Девица вовсе на меня не смотрела, она изучала что-то вверху, будто разыскивала какую-то очень важную истину.

В тот день я не пошла в театр, сказавшись больной. И я действительно была больна — голова просто опухала от болезненных мыслей. Наконец-то я убедилась, что обречена на одиночество.

И вновь я завидовала сестре. Страшно, до зубовного скрежета, до боли в сердце. Почему ей досталась красота, а мне нет? Почему у нее всегда были свидания, она вышла замуж, а у меня ничего и никогда не будет? Мне казалось это несправедливым, нечестным. И я плакала. Тихо, почти без слез, безнадежно, не ожидая облегчения.

Вот тогда-то я и отказалась от любви. Мне это не дано, и точка. Незачем мучиться, не на что надеяться. Больше я не собиралась выставлять себя на посмешище. А еще я решила, что больше ни один мужчина не сможет сделать мне больно. Никогда.

Я была очень наивна. Потом уже, спустя годы, поняла, что друзья могут причинить боль еще худшую, чем любовники. Их любишь, к ним привыкаешь, перед ними раскрываешь душу, а они — умирают, бросая тебя одну… И в конце концов они уходят все, а ты остаешься ждать своей очереди, перебирая в воспоминаниях счастливые дни рядом с ними, будто сухие осенние листья…