Казанова. Правдивая история несчастного любовника - Сергей Нечаев Страница 14

Каждый раз после спектакля Казанова шел в кабак или в бордель. Его любимым развлечением было подраться с кем-нибудь из таких же бессмысленных гуляк, отвязать чужую гондолу у берега или свалить на землю какой-нибудь памятник…

Спас Казанову от неизбежного печального конца счастливый случай.

В апреле 1746 года сеньор Джироламо Корнаро, старший сын в семействе Корнаро-делла-Реньо, сочетался браком с девицей из семейства Соранцо на площади Сан-Поло, и Казанова имел честь присутствовать на этом торжестве. Он играл роль деревенского скрипача, находясь среди многочисленных оркестрантов, игравших на балах, которые давались в течение трех дней в палаццо Соранцо.

Фактически, это была не просто игра на скрипке на чьей-то свадьбе. Это сама удача дала Казанове знак. Имя этой удачи — Маттео-Джованни Брагадин.

Их случайная встреча круто повернула ход жизни Казановы в Венеции. Произошла она сразу после выступления в палаццо Соранцо, когда на третий день, к концу праздника, за час до рассвета усталый до изнеможения Казанова бросил свое место в оркестре и отправился домой.

Спускаясь по лестнице, Казанова увидел человека, судя по красной мантии, сенатора, намеревающегося сесть в гондолу. Вынимая из кармана платок, этот человек незаметно для себя обронил какое-то письмо. Казанова поспешил подобрать его и вручил сенатору находку. Тот поблагодарил его, спросил, где он живет, и предложил место в своей гондоле. Предложение это было как нельзя кстати, ведь Казанова страшно устал. Он поклонился и был посажен на скамью слева от сенатора. Едва они отчалили, как сенатор попросил Казанову встряхнуть его левую руку: он сказал, что совсем перестал ее чувствовать. Казанова дернул его за руку, но тут сенатор еле слышным голосом сказал, что теперь онемела вся левая половина его тела и он умирает. Тогда Казанова крикнул гондольерам, чтобы они немедленно высадили его, надо было найти хирурга и сделать сенатору кровопускание. Едва гондола успела коснуться набережной, как Казанова выскочил из нее, кинулся в ближайшее кафе, и там ему указали адрес хирурга. Чуть не разбив ударами кулака дверь дома, он разбудил его и потащил, не дав даже времени снять ночной халат, к умирающему.

В то время как полусонный хирург делал свое дело, Казанова разорвал на компрессы и бинты свою рубашку. Приказав лодочникам налечь на весла, он через несколько минут доставил сенатора к его дому на Санта-Марина. С помощью проснувшихся слуг он вынес его из гондолы, перенес в дом и положил на кровать в спальне.

Сенатор почти не подавал признаков жизни. Взяв на себя роль распорядителя, Казанова послал слугу привести как можно быстрее еще одного врача. Явившийся доктор одобрил принятые до этого меры и произвел второе кровопускание.

После этого, считая себя вправе остаться возле больного, Казанова расположился рядом с его постелью в ожидании, когда потребуется новая помощь. Через час, один за другим, появились еще два сенатора, хорошие друзья больного. Оба они были очень встревожены и, узнав от гондольеров о роли Казановы в оказании помощи их несчастному товарищу, подступили к нему с расспросами.

Казанова рассказал им обо всем случившемся, а больной в это время был абсолютно недвижим, и только дыхание указывало, что он еще жив. Ему сделали припарки и послали за священником, который, казалось, был необходим в подобном положении. По настоянию Казановы все другие посещения были запрещены, и он вместе с двумя друзьями сенатора остался в комнате умирающего до утра. Там же в полдень им подали довольно вкусный обед, который они и съели, не отходя от кровати.

Вечером старший из двух сенаторов сказал Казанове, что, если у него есть дела, он может идти, ибо они собираются остаться на всю ночь.

— И я, господа, — ответил Казанова твердым голосом, — проведу всю ночь в том же кресле, потому что, если я отойду от больного, он непременно умрет. Я знаю, что пока я рядом с ним, жизнь его в безопасности.

Это решительное заявление заставило их не только с удивлением, но и с уважением посмотреть на Казанову. Они поужинали, и после ужина Казанова узнал от этих господ, что их друг-сенатор является младшим братом прокурора Брагадина и носит ту же фамилию.

Этого человека звали Маттео-Джованни Брагадин. Он родился в Венеции в 1689 году и был в городе знаменитым человеком, принадлежавшим к одному из самых старинных венецианских семейств. Его старший брат Даниэле действительно был прокурором, а сам Маттео-Джованни был сенатором Республики и членом Малого Совета.

Судьбоносная встреча Казановы с 57-летним сенатором Брагадином произошла 29 апреля 1746 года.

Сам Казанова описывает сенатора так: «Наш сенатор был знаменитый человек в Венеции. Он славился как своим красноречием и большим талантом в государственных делах, так и галантными приключениями в молодости. Много безумств совершил он ради женщин, да и они тоже натворили немало ради его красоты, элегантности и обходительности. Он много играл и много проигрывал и имел в лице своего брата злейшего врага, который даже обвинял его перед Советом Десяти в попытке отравления. Дело это слушалось несколько раз и было прекращено ввиду полной невиновности младшего брата. Однако столь страшное обвинение подействовало на недавнего жизнелюбца: он стал философом и как философ искал утешения в дружбе».

Упомянутыми выше друзьями больного сенатора Брагадина были некие Марко Барбаро и Марко Дандоло, оба честные и добропорядочные люди. А вот доктор Людовико Ферро избрал довольно странный метод лечения: он утверждал, что для спасения пациента нужно применить ртутные компрессы на грудь. Это сейчас любому мало-мальски образованному человеку ясно, что ртуть — это не лекарство, а, скорее, яд. А вот в середине XVIII века ртутью «лечили». Однако Казанова уже тогда не доверял результатам действия предписанного «лекарства», но доктор упрямо стоял на своем, утверждая, что ртуть дает нужный эффект, оживляя во всем организме циркулирующие в нем флюиды.

К полуночи больной уже буквально горел. Казанова наклонился к нему и услышал тяжелое прерывистое дыхание, говорившее о том, что дело — дрянь. Тогда Казанова разбудил его задремавших друзей и объявил, что их друг непременно умрет, если немедленно не приостановить действие злосчастного лекарства. В ту же минуту, не дожидаясь их ответа, он снял с его груди ртутный компресс, тщательно протер теплой водой грудную клетку, и уже через три минуты все услышали, как дыхание стало успокаиваться. Очень скоро больной погрузился в глубокий сон. И тогда, наконец, находившиеся при нем тоже смогли уснуть, обрадованные случившимся на их глазах улучшением состояния своего подопечного.

Пришедший рано утром доктор Ферро несказанно обрадовался, увидев своего пациента в хорошем состоянии. Но когда господин Дандоло сообщил ему о принятых ночью мерах, он пришел в страшный гнев, говоря, что пренебрежение ртутью погубит больного, и поинтересовался, по чьему распоряжению были отменены его рецепты.

И тут вдруг заговорил сам господин Брагадин.

— Доктор, — прошептал он, — тот, кто освободил меня от этих ужасных ртутных компрессов, по-видимому, гораздо более сведущ в медицине, чем вы.