Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны - Леонид Млечин Страница 14

Арестованных большевиков держали в плавучей тюрьме — на барже с дровами, которая стояла на Волге. Сразу убили двоих: председателя исполкома Ярославского совета Давида Закгейма и комиссара Ярославского военного округа Семена Нахимсона — как большевиков и как евреев. Нахимсона арестовали и посадили в каземат, а потом вывели во двор и расстреляли. Труп Закгейма выволокли на Духовскую улицу, где, как вспоминали ярославцы, «он в течение нескольких дней валялся и служил предметом издевательства проходивших мимо хулиганов и черносотенцев. Когда труп окончательно разложился, его сбросили в канаву».

Смена власти приободрила всех, кто уже пострадал от революции, в первую очередь профессиональных военных.

«Я тотчас отправился в штаб Добровольческой армии, — вспоминал бывший полковник Петр Фомич Злуницын. — По дороге встретил знакомую певицу — артистку Барковскую. Она очень обрадовалась мне:

— Вы какими судьбами, Петр Фомич? Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить. Мы так много слышали о храбрости вашего полка. Пойдемте в штаб.

По дороге Барковская рассказала, как город оказался во власти восставших. Она была в близких отношениях со всеми политкомиссарами и красными командирами. По ее предложению в день восстания был устроен ужин, на котором присутствовало много женщин и коммунистического начальства. К ночи все перепились, и переловить их не представляло затруднения…»

Эпизод с вечеринкой — байка. Но молодая, красивая женщина в кожаной куртке, с револьвером у пояса запомнилась многим ярославцам, пережившим восстание! Это была Валентина Николаевна Барковская, артистка Интимного театра, а точнее — камерного театра, театра миниатюр для своих, появившегося в городе как раз летом 1918 года. Это не кабаре со стриптизом, ничего эротического. А еще Барковская открыла при театре свой салон. Это была решительная женщина с авантюрной жилкой, что так привлекает мужчин.

«В Севастополе я познакомилась с Дмитрием Васильевичем Ботельманом, — рассказывала Валентина Николаевна. — Он был молодой поручик, только что вернувшийся с японской войны. Мы полюбили друг друга. Муж по моему настоянию освободился от военной службы и тоже пошел на сцену. До начала мировой войны мы играли в разных городах в России… После объявления войны мой муж был призван на военную службу. Но он был тяжело ранен и освобожден от воинской повинности. После полного выздоровления опять поступил на сцену… Мы подписали контракт в Ярославле в Интимный театр на три месяца, считая со второго дня Пасхи…»

Вот уж ей ярославское восстание показалось увлекательным приключением. Валентина Барковская ощущала себя в восставшем городе, как на огромной сцене.

«В коридоре штаба меня представили полковнику Перхурову, — вспоминала Барковская. — Он просил поскорее распорядиться чаем и куда-нибудь, до прибытия сестер, поместить раненых. Раненых мы поместили в одну из комнат на столах, потом появились сестры и доктор, которые ими занялись, а ко мне подбежал офицер, что полковник приказывает отправиться в хлебную лавку и немедленно привезти хлеба. Вслед за хлебом меня послали на двор гимназии, где находился вещевой склад, присмотреть, как отбирают для солдат шинели, чтобы не раскрали. Так совершенно незаметно для меня самой навалилась на меня и эта работа…»

Она всегда мечтала о главной роли. И она ее получила — в драме, которую придумал знаменитый революционер Борис Викторович Савинков. Вождь Боевой организации партии эсеров и фактический руководитель Военного министерства во Временном правительстве, Савинков вел с большевиками свою личную войну.

«Я буду бороться, пока стою на ногах, — писал Савинков за полгода до восстания в Ярославле. — Бороться за Россию. Пусть «товарищи» называют меня «изменником» и «продавшимся буржуазии». Я верю, что единственная надежда — вооруженная борьба. И надежды этой я не оставлю».

Борис Савинков с его бешеной энергией, с его даром убеждать, с его почти дьявольским обаянием взялся организовать антибольшевистское восстание.

«В начале марта 1918 года, — вспоминал Савинков, — кроме небольшой Добровольческой армии, в России не было никакой организованной силы, способной бороться против большевиков. В Петрограде и Москве царили уныние и голод. Казалось, страна подчинилась большевикам».

В Москве, под боком у ВЧК, Савинков создал тайную организацию «Союз защиты Родины и Свободы». Завербовал в нее две тысячи человек и намеревался поднять восстание сразу в нескольких городах. «В июне 1918 года, — вспоминал Савинков, — был выработан окончательный план вооруженного выступления. Предполагалось: в Москве убить Ленина и Троцкого и одновременно выступить в Рыбинске и Ярославле, чтобы отрезать столицу от Архангельска, где должен был высадиться десант союзников…»

Савинков взял себе в помощники полковника Перхурова. Тот окончил Академию Генерального штаба, прошел Первую мировую, командовал артиллерийским дивизионом на Северном фронте. В декабре 1917 года офицерские звания отменили. Солдат Перхуров по возрасту подлежал демобилизации.

«Семью я застал в плохом положении, — рассказывал Перхуров, — жена потеряла зрение, сын маленький. Была надежда на дочь, которая служила на Содовом заводе, но ее уволили как дочь офицера. Самому найти работу — бывшему полковнику — было невозможно. Поехал в Москву. Полковники Троицкий и Григорьев поступили в артель по разгрузке шпал. Хотел туда пристроиться…

Когда в конце семнадцатого я был выброшен за борт, я столкнулся с действительной жизнью людей: сплошные жалобы, плач, когда отбирают последнее. На станциях видел сценки, когда забирали последние два-три пуда. Видел женщину, которая сошла под поезд с криком: «Если отобрали хлеб, кормите моих детей». Я решил встать на сторону недовольных. Люди, у которых отбирают хлеб, имеют право протестовать…»

Полковника Перхурова Савинков отправил в Ярославль. «Мы получили сведения, — вспоминал Перхуров, — что в Верхнем Поволжье население изнывает под бременем реквизиций, разверсток, голодает — купить хлеба нельзя, словом, готово выступить против Советской власти с кольями и дрекольями».

Савинков напутствовал полковника: продержитесь всего четыре дня. Скоро подоспеют союзники — солдаты стран Антанты. Так рождался миф о союзных армиях, спешащих на помощь белым. В это хотелось верить, и верили.

«Французы, — рассказывал Перхуров, — обещали высадить десант, который поможет и в борьбе против Германии, и в устройстве нашей внутренней жизни… Они назначили срок высадки между 4 и 8 июля…»

Савинков легко давал обещания и не считал грехом ложь во спасение.

«Я не надеялся на удачу в Ярославле, — признавался Савинков. — Зато был уверен, что мы без особого труда овладеем Рыбинском. В Рыбинске наше тайное общество насчитывало до четырехсот отборных офицеров, большевистский же гарнизон был немногочислен. В Ярославле соотношение сил было гораздо хуже… Как это часто бывает, произошло обратное тому, чего мы ждали. В Рыбинске восстание было раздавлено. Я послал офицера предупредить Перхурова, что в этих условиях бессмысленно выступать в Ярославле. Офицер не успел. Перхуров уже поднял восстание…»