Шхуна, которая не желала плавать - Фарли Моуэт Страница 14

Когда наутро мы отправились домой, «Страстоцвет» был нагружен по самую ватерлинию. Мы везли восемь иллюминаторов, один из которых, двадцати дюймов в диаметре, с бронзовой рамкой, весил, наверное, фунтов сто. Везли мы еще столько бронзовой и медной арматуры для палубы и каюты, что ее должно было хватить на все наши нужды.

Кое-кто обзывает обитателей Сент-Шоттса пиратами. Возможно, они и правда пираты. Однако если мне придется выбирать между пиратами Сент-Шоттса и пиратами Сент-Джонса, я знаю, кого выберу.

Большинство обитателей Южного берега тоже не скупились на помощь. Они и их предки веками зависели от милости торговцев, так что им было известно, с чем нам пришлось столкнуться, и они сочувствовали нашей нужде во всем.

И первым — Монти Виндзор, участливый человек с мягкой речью, который жил в большом, с многочисленными пристройками доме на крохотном, почти обособленном полуострове в Ахвафорт-Харбор. Дом был и внушительным и красивым, когда Виндзоры построили его двести лет назад, но теперь выглядел серым и грустным. Монти Виндзор был чуть ли не последним в Аквафорте, носившим эту фамилию. Он показал мне семейную Библию, в которой записывались даты рождения и смерти всех Виндзоров, начиная с 1774 года. Из мужчин мало кто умер в своей постели. Большинство погибло в море, одни — как рыбаки, другие — как матросы, третьи — как китобои, а некоторые — как корсары. Фантастическая старинная книга, поля которой были покрыты записями отнюдь не религиозными, но равно полезными.

В заключении Книги Чисел кудрявые выцветшие строчки излагали рецепт излечения «душилки» (дифтерита). Пациент должен был выкурить глиняную трубку, набитую пенькой (растрепанными волокнами смоленой пеньковой веревки), предварительно вымоченной в сере. Выкурив это зелье, он (или она) должен был выпить пинту черного рома прямо из бочонка.

Современные светила медицины презрительно фыркнут, но, по-моему, вирус или бацилла, способные выдержать такое лечение, это уже какие-то суперсупермикроорганизмы. С другой стороны, любой человек, будь то мужчина, женщина или ребенок, оставшийся в живых после такого лечения, в любом случае изначально мог не опасаться никакой заразы.

Поколения Виндзоров держали завод для переработки китового жира, фабричку, где засаливалась рыба, и много больших рыболовных шхун, но теперь все это ушло в прошлое и остался только лабиринт обветшавших зданий на берегу бухты. Здания эти хранили память о былых эпохах, но, кроме того, они хранили всяческие сокровища для таких, как мы. Там мы извлекли на свет Божий огромный двухлопастный медный винт, сделанный явно полвека назад, но точно подошедший к нашему моторному отсеку. Мы нашли десятки блоков для трехмачтовых шхун и достаточно блоков поменьше для нашего бегучего такелажа. Скобы, кофель-нагели, гаки, храпцы — ну чуть ли не все, что нам требовалось, — только и ждали, чтобы их обнаружили в пыльных углах виндзоровских зданий.

Споткнулись мы только на одном. Нам требовались два новых штага, и вот их-то найти не удавалось. На пляжах было полно старых мачт, как и на гниющих корпусах брошенных шхун, но все они были либо слишком велики, либо слишком стары. После четырех веков кораблестроительства, дровяного отопления и лесных пожаров на Южном берегу не нашлось бы ни единой корабельной сосны. Остались только искривленные черные ели. За одним исключением.

Напротив дома Монти, за узкой гаванью устремлялись к небу стройные, почти первозданные ели. Своего рода священная роща. Она принадлежала семье со времен первого ньюфаундлендского Виндзора и ревниво оберегалась поколениями его потомков как поставщица штагов, гафелей и прочего рангоута для виндзоровских шхун. Хотя шхуны эти уже давно исчезли, ели оставались священными. Пока они стояли нетронутые, гордые, сохранялась в неприкосновенности какая-то часть виндзоровского наследия. Во всяком случае, такими их видел Монти. Однако, когда он прослышал, что мы не можем найти штаги, он прислал нам в Грязную Яму приглашение навестить его.

Мы навестили — Джек и я, Оби и Енос, и Монти повел нас вниз, к видавшей виды плоскодонке, последнему суденышку из всех флотилий, какими когда-то владели Виндзоры. На дне плоскодонки лежали два топора и веревки.

— Гребите-ка, ребята, к роще, — сказал нам Монти своим тихим мягким голосом. — Вон туда. Влезете на обрыв там, где увидите большую белую скалу, и прямо за кормой от нее найдете ели, такие прямые и стройные, лучше каких на острове нет. Срубите, что вам требуется. Только уж выберите без промаха самое наилучшее.

Мы сделали, как он сказал. На крутом склоне в тени благоухающих смолой деревьев Енос метил жертвы, а мы их рубили, очищали от сучьев, скатывали хлысты к воде и буксировали через бухту. Я поднялся к Монти, чтобы заплатить ему, но он отмахнулся от денег:

— Да ладно, шкипер. Никому из нас уже сучочка из этого ельника не понадобится. Никому из Виндзоров, похоже, в море уже не ходить. А мне приятно будет знать, что рангоут на вашей посудинке надежный, виндзорский. Ведь елки эти для того и росли.

Разборчивые яхтсмены наверняка брезгливо содрогнутся при мысли, что кто-то срубил дерево, а через два дня оно стало мачтой, еще слезясь смолой. Пусть их содрогаются. Мачты эти все еще на своем месте, когда я пишу эти строки, и дотянут до конца дней маленькой шхуны, ибо в мире нет дерева крепче, чем ньюфаундлендская черная ель, которая выросла на берегу океана. Правда, есть у нее одна особенность. Волокна не тянутся вертикально, как у деревьев, выросших в более благоприятных условиях. Противостоя мощи вечных ураганных ветров, береговая черная ель растет, закручиваясь штопором. Это придает ей большую крепость, но по мере высыхания древесина начинает раскручиваться. Для нас это означало, что обе наши мачты мало-помалу раскручивались и реи со всеми снастями поворачивались с ними. Против этого есть простейшее средство. Каждые месяца два мы просто отсоединяли ванты, поднимали мачты и снова их устанавливали, повернув на 90 градусов. Только и делов.

Установка мачт стала в Грязной Яме подлинным торжеством. Чтобы отпраздновать этот момент, Джек побывал в Сент-Джонсе и, застав крючкотворов врасплох, умудрился-таки купить ящик рома.

Большинство обитателей Южного берега принимаются за ром, едва их отнимут от материнской груди, так что в зрелом возрасте успевают выработать значительный к нему иммунитет. Но не абсолютный. До того дня я успешно справлялся с ромовой ситуацией и дирижировал ею, ибо выдавал его порции, свято учитывая три заповеди распития рома на Ньюфаундленде. Заповедь первая: бутылку необходимо сразу откупорить, чуть ее поставят на стол. Смысл в том, чтобы «впустить в нее воздух, чтоб он унес черные пары». Заповедь вторая: откупоренную бутылку ни в коем случае снова не закупоривать, так как считается, что тогда ром скиснет. Еще ни одна бутылка рома на Ньюфаундленде не скисала, но ни одна вновь не закупоривалась, так что проверить, насколько основательно такое поверье, остается невозможным. Заповедь третья: откупоренную бутылку необходимо выпить как можно скорее, «пока из него сила не выдохлась». Усвоив эти заповеди, я принципиально ставил на стол только одну бутылку.

К несчастью, Джек заповедей не знал, а у меня недостало предусмотрительности предупредить его. Когда он вернулся из Сент-Джонса, я был занят в другом конце гавани. Он втащил ящик на борт, с нежностью вскрыл его и поставил все двенадцать бутылок на стол в каюте, точно двенадцать стройных солдатиков.