Крест и меч - Станислав Сенькин Страница 14

— Будь моим гостем сегодня, рахдонит. Девять дней прошло с тех пор, как мой державный отец вступил в небесную рать. Будем праздновать вечером его память.

— Это большая честь для меня, — поклонился Менагем. — Прикажи, госпожа моя, и я велю своим слугам помогать на пиру — кувде — готовить пищу и разливать вино. Не отказывай мне, прекрасная Русудан, потому что сердце мое переполнилось благодарностью к тебе за гостеприимство. Хочу я тебе отплатить добром.

— Хорошо. Прикажи своим слугам, пусть придут и помогут нам.

— Госпожа! Есть у меня еще подарок для тебя. Это большое красивое зеркало. Вели — и отнесут его мои слуги в твою опочивальню.

Русудан приняла этот дар, и степняки смогли узнать, где находится ее комната и как она охраняется.

Когда Менагем вернулся на постоялый двор, его люди составили подробный план похищения.

Вечером отправился хитроумный рахдонит на кувд и сел за стол на предложенном месте. Несколько степняков помогало на кухне. Зорко наблюдал Менагем за гостями и хозяевами замка. Много молились аланы за столом и поминали храброго Оса Багатара. Вместе с ними поминал его и Менагем, на лице его читалась искренняя скорбь по погибшему царю.

На стол подавал племянник царя — он гордился этим, потому что почетным считалось у алан подавать на стол во время кувда. На пиру было много гостей, старшим оказался дядя Оса Багатара. Присутствовал на кувде византийский епископ и посол из халифата, который следил за караванами, что вели через Дарьалан купцы-мусульмане.

Настало время, и певцы начали слагать песни играя на двенадцатиструнных фандырах. Один из самых именитых сказителей — слепой алдар Созруко, потерявший зрение во время сражения с булгарами, запел старинную балладу, которую присутствующие слушали, затаив дыхание. Полился могучий голос Созруко, возносящийся над нежными трелями струн фандыров:

Ты умираешь — не беда,

Поможет мертвая вода.

Напиток тяжкий, горек вкус,

Но змея огненный укус

Уже пустил свой смертельный яд

И этот яд — дорога в ад.

Допей же чашу до конца

И удостоишься венца.

Увидишь луч — он в дом ведет,

Там мать-вдова седая ждет.

Сестра тоскует там по брату,

Невеста ждет годами брака.

Проснись! Вставай! В земле сырой

Ты не найдешь душе покой.

Отбрось мертвецкий сон, вставай!

На брачный пир не опоздай.

Когда в себя опять придешь

И о себе ты все поймешь,

Живую воду быстро пей

И собирайся в путь скорей.

Узри, сияет нить-дорога,

До

отчего ведет порога.

В пути богатства презри блеск,

Звон злата, шум и славы треск,

Зов матери и брата стон,

То бес — Сырдон, знай это он!

Вставай, спеши, не спи беспечно.

Лучу в пути светить не вечно.

Когда песня закончилась, пирующие несколько минут сидели молча, находясь под ее впечатлением. Тишину нарушил десятилетний отрок — дальний родственник царя по линии матери. Он помогал прислуживать на пиру и, проходя рядом, негромко спросил луноликую Русудан:

— Дорогая сестрица, неужели и вправду есть мертвая и живая вода?

Прекрасная Русудан хлопнула в ладоши, привлекая внимание пирующих:

— Мой брат спрашивает, есть ли живая и мертвая вода? Кто ответит ему? Может быть, ты, Батрадз? — спросила она начальника стражи — сурового, закаленного в боях воина.

Встал тогда Батрадз и, немного подумав, начал свою речь, показывая на стену, где висели мечи:

— В любом мече заключена жизнь и смерть для врага. Я могу убить поверженного неприятеля, отрубить ему голову, а могу и пощадить, отпустив на все четыре стороны. Одна сторона меча — живая вода, другая — мертвая. Больше мне нечего сказать, досточтимая царевна. — Произнеся эти слова, алдар грузно опустился на стул.

Улыбнулась тогда Русудан и перевела взгляд на мусульманского посланника:

— А ты что скажешь, уважаемый Умар? Верите ли вы, мусульмане, в живую и мертвую воду?

Мусульманин неторопливо ответил:

— Эта прекрасная песнь вдохновила меня на следующие слова. Воистину можно сказать, что слова священного Корана есть живая вода, напаяющая всю вселенную. От этой живой воды произрастает лоза вечного мира и гроздья неувядающей мудрости. Что же касается мертвой воды, то храбрейший Батрадз прав. На мой взгляд, это меч халифа Абу Джафара Абдаллаха, ведущего священный джихад. На конце его меча неумолимая смерть, устрашающая язычников и заставляющая их произнести шахаду и тем самым припасть к живой воде слов Корана, который Всевышний передал пророку Магомету, да благословит его Аллах и приветствует через ангела Джабриила…

После ответа мусульманина царевна обратилась и к рахдониту:

— А как ты считаешь, купец? Что есть живая, а что есть мертвая вода?

Встал Менагем и поклонился собравшимся, а затем достал из кармана мешочек с золотыми монетами.

— Вот это — есть живая вода, а о мертвой я скажу после того, как сладкоголосый певец ответит на вопрос сам. Ведь он лучше всех понимает смысл своей песни. А я, в свою очередь, готов вознаградить его за мудрый ответ своей живой водой — звенящим золотом. — Рахдонит положил на стол мешочек с монетами, ожидая ответа Созруко.

Взял тогда слепой алдар в руки фандыр и снова запел. Его седые длинные волосы и борода придавали его облику внушительность и силу:

Не надо серебра и злата —

Певцу все это — не награда,

Слеза алана, тронутого песней,

Певцу и драгоценней, и чудесней.

Оставь себе металл презренный,

Купец богатый и надменный,

Как не подкупишь ты фандыра струн,

Так и певцу не нужен злата звон!

Русудан с легким укором посмотрела на Менагема:

— Созруко из очень уважаемого и знатного рода, и впредь знай, что предлагать ему деньги за пение — есть оскорбление, которое мы готовы тебе простить, потому что совершил ты его по неведению. А теперь скажи нам, что же по-твоему есть мертвая вода?

Рахдонит с притворным смущением кивнул царевне и перевел взгляд на певца.

— Прости меня, сладкоголосый Созруко, я не хотел нанести тебе оскорбление. Не думал я, что моя живая вода для тебя — мертвая. — Менагем поднял со стола мешочек с деньгами. — Вот это, прекрасная Русудан, — мертвая вода. Не удивляйтесь моему ответу. Золото и живит и мертвит, низводит в ад и возводит из него, спасает и губит. В золоте есть жизнь и есть смерть. Я смотрю сейчас на этот мешочек и не знаю, что в моих руках — живая или мертвая вода? Это знает лишь Всевышний, я же смотрю на Его деяния и смиренно молю о помощи. Я могу этим золотом заплатить за смерть врага или выкупить друга. Что же касается благородства… — Менагем скривил уголки губ, как обиженный ребенок. — Я хочу рассказать благородному Созруко одну историю, если, конечно, позволит прекрасная царевна.