Пересвет. Инок-богатырь против Мамая - Виктор Поротников Страница 14

Корибут Ольгердович и гридничий Ердень выслушали Пересвета, внимательно глядя ему в лицо. То, что им поведал Пересвет, побывавший в плену у крестоносцев, как-то не укладывалось у них в голове. Со слов Пересвета выходило, что сам Винрих фон Книпроде отпустил его на все четыре стороны, предварительно задав ему несколько вопросов о литовском войске и не получив на них ответы.

— Что именно пытался вызнать у тебя магистр? — спросил Корибут Ольгердович, сверля Пересвета пытливым взглядом.

Пересвет почесал в затылке, припоминая, потом ответил, не пряча глаз:

— Перво-наперво магистр хотел узнать численность всего Ольгердова войска, а также имена всех литовских воевод и русских князей, пришедших к Рудавскому замку под знаменами Ольгерда. Помимо этого магистр выспрашивал у меня сведения о Кейстуте и его жемайтийской рати. Ладит ли Кейстут с Ольгердом? Кого из сыновей Кейстут взял с собой в этот поход? Велика ли дружина у Кейстута? Ну и всякое такое…

— И ты ничего не сказал магистру? — спросил Ердень у Пересвета с оттенком недоверия в голосе.

— Ничего не сказал, — без колебаний проговорил Пересвет.

— Совсем ничего? — Ердень подозрительно прищурил свои бледно-голубые глаза.

— Ничего, — твердо промолвил Пересвет, глядя на гридничего прямым взором.

Ердень шумно вздохнул, бросив на Корибута Ольгердовича многозначительный взгляд. Мол, ты думай, что хочешь, а я этому молодцу не верю!

Корибут Ольгердович попросил гридничего удалиться из шатра. Ердень беспрекословно повиновался. Проходя мимо Пересвета, сидящего на скамье, Ердень похлопал его по плечу, как бы говоря этим жестом: «Хотя бы наедине с князем будь честен до конца, младень!»

— Ну вот, друг мой, мы теперь одни, — сказал Корибут Ольгердович, присев на скамью рядом с Пересветом. — Теперь ты можешь поведать мне всю правду, как бы горька она ни была. Что ты выболтал магистру на допросе?

Задавая этот вопрос, Корибут Ольгердович намеренно не смотрел в глаза Пересвету, дабы тому было легче сознаться в своем малодушии.

Однако Пересвет стоял на своем, заявляя, что он не передал немцам никаких сведений, даже имени своего им не назвал.

— Почто ты мне не веришь, князь? — обиженно воскликнул Пересвет. — Иль ты меня мало знаешь?

— Верно, друже, во лжи ты допрежь уличен не был ни разу, — заметил Корибут Ольгердович, — но дело в том, что странно получается: ты немцам ничего не рассказал, а они тебя взяли и отпустили с Богом. В таких случаях немцы обычно пленников бьют и пытают, чтобы вызнать у них хоть что-то. После пыток пленника либо добивают, либо обменивают его на кого-то из немцев, оказавшихся в неволе у литовцев. Твой случай, Пересвет, какой-то из ряда вон выходящий, прости за прямоту. Ты или чего-то недоговариваешь, или твой ангел-хранитель опекает тебя уж слишком усердно. Скажи мне истину, друже! — Князь взял Пересвета за руку. — Обещаю, я буду молчать. Сними камень с души! Ведь недомолвок между нами никогда не бывало.

— Нету у меня на душе ни камня, ни камешка, княже. — Пересвет сердито отнял свою руку. — Я поведал тебе все, как было. Почто немцы проявили ко мне милосердие, сие и для меня загадка. А верить или не верить, это уже дело твое, князь.

— Ладно, ступай! — сухо бросил Пересвету Корибут Ольгердович, поднявшись со скамьи и подойдя к столу. — С тобой еще твой отец перемолвиться хочет. Иди к нему, друже. Да не мели языком среди наших ратников о том, что в немецком плену побывал!

Боярин Станимир Иванович не скрывал своего взволнованно-озабоченного состояния, когда завел разговор с Пересветом, уединившись с ним в своем шатре. Ему тоже не верилось, что его сын ни за что ни про что был освобожден немцами из плена.

— Ну, сын мой, садись и выкладывай мне все начистоту, отчего это крестоносцы явили тебе такую неслыханную милость! — промолвил Станимир Иванович, усадив Пересвета на табурет и тщательно задернув дверной полог. — Да молви негромко, дабы посторонние уши этого не услышали и по всему нашему стану не разнесли.

Боярин сел на другой табурет, поставив его напротив Пересвета.

Пытливый требовательный взгляд отца вывел Пересвета из себя. Ему сразу стало понятно: его отец тоже убежден в том, что он не мог так легко и просто выбраться из тевтонского плена, не запятнав свою совесть нечестивым поступком.

— Отец, вынужден разочаровать тебя, — сдерживая себя от резких слов, заговорил Пересвет. — Никаких клятв и обещаний я немцам не давал, ничего лишнего им не выболтал, в ногах у них не валялся. Меня допрашивал сам магистр Тевтонского ордена, но ничего он от меня не добился, Бог свидетель.

— Сам магистр впустую потратил на тебя время, после чего отпустил тебя на волю без всякого выкупа. — Станимир Иванович покачал головой и всплеснул руками. — Диво, да и только, сынок!

— Согласен с тобой, отец, — хмуро обронил Пересвет. — Надеюсь, моей вины в этом нет?

— Ежели ты рассказал все без утайки, тогда винить тебя не в чем, — с тяжелым вздохом произнес Станимир Иванович, — но коль ты солгал…

— Я поведал чистую правду! — невольно вырвалось у Пересвета. — Почто ты мне не веришь, отец? Почто мне никто не верит?

— Не бывало такого сроду, сын мой, чтобы тевтонцы просто так отпускали из плена хоть славянина, хоть литовца, хоть земгала… — сказал Станимир Иванович, поглаживая свою русую бороду. — Это и порождает недоверие. Ердень и вовсе считает, что ты сам в плен сдался, когда Ярец и Пустовит пали от тевтонских стрел. Гридни из твоей полусотни отыскали по следам их тела в лесу. Они-то и поведали нам, что вы трое наткнулись на вражескую засаду.