Белые раджи - Габриэль Витткоп Страница 14

В пламени с треском сгорали бабочки и москиты, которые затем плавали обугленные в ламповом масле. Уильямсон писал уже несколько часов, слегка прикрывая большими бежевыми веками свои обсидиановые глаза. Джеймс диктовал - его лицо едва проступало светлым пятном в темноте.

— ...Всякое управление должно быть направлено на удовлетворение туземных интересов и разработку местных ресурсов, а не слепо следовать требованиям колонизации, нацеленной лишь на получение прибыли и не считающейся с неотъемлемыми правами аборигенов...

Он на минуту умолк, уставившись на лампу. Джеймс смутно предвидел такое же процветание, как на Яве, уповал на Золотой век в Аркадии. В тот день он решил составить первый гражданский кодекс Саравака, немедленно опубликованный на малайском. Любому другому эта затея показалась бы неосуществимой, ведь следовало примирить западную этику с соответствующими адатами - управлявшими всем жизненным укладом неписаными законами.

— ...Поэтому нужно гарантировать свободу предпринимательства и торговли каждому жителю Саравака, независимо от этнической принадлежности. При этом управление сохранит за собой монополию на олово.

Уильямсон поднял удивленный взгляд.

— Ну да, - раздраженно сказал Джеймс, - монополию на олово. А чего ты ожидал?

«И на опиум?..» - Украдкой спросило его второе «я». Джеймс помедлил, но борьба оказалась недолгой.

— И на опиум.

Томас Уильямсон забеспокоился. «Это несправедливо, - подумал он. - Человек не может оставаться беспристрастным, подчиняясь слишком противоречивым порывам».

Две впорхнувшие летучие мыши начали с писком биться о стены и потолок, смахивая хлопья пыли на исписанный лист бумаги.

— Хотя бы один конфликт, в который меня никто не просит вмешаться, - усмехнулся Джеймс.

Он намекал на почти ежедневно проходившие в большом зале Резиденции разбирательства. Джеймс должен был руководить ими, восседая меж двумя братьями раджи муды, дату [27]и другой знатью на расставленных вдоль стен стульях. Тяжущиеся стороны сидели на корточках лицом к суду, а дальнюю часть комнаты занимала разношерстная толпа. Здесь слушались нескончаемые дела об украденных овощах, одолженных, но так и не возвращенных котлах или о склевавших соседское зерно курах; запутанные дрязги ростовщиков, сомнительные истории о наследстве, ну и жалобы тех, чьих жен и детей увели в рабство пираты. Как известно, некоторые из них содержали большие галеры и перевозили свой человеческий груз на рынки архипелага Сулу.

Джеймс вершил правосудие со смешанными чувствами, прекрасно сознавая, что это входит в его обязанности. Его решение было весомо, авторитет - огромен, а сухопутные даяки и китайские купцы, ранее особенно страдавшие от речных пиратов, считали его своим избавителем.

Каждый вечер, когда небо окрашивалось золотом, Джеймс принимал в саду Резиденции малайских вождей. На земле расстилали большой ковер, подавали чай и манго, соевое молоко и оладьи с иллиповым маслом [28]. Своими словами и жестами Джеймс покорял сердца - он умел вовремя преподнести саблю или перевязь, позволявшие быстро разрешить тот или иной вопрос.

В отличие от своих товарищей, Джеймс настаивал чай всего полторы минуты, и потому его личный чайник всегда стоял перед ним на столе. Маккензи заметил меж дверью и наличником как раз склонившуюся над этим чайником молодую малайку. Заботливо, проворно и даже с каким-то трепетом она выплеснула туда содержимое маленького пузырька. Маккензи одним прыжком набросился на нее, но гибкая девушка укусила его за руку и скользнула на пол, а затем с немыслимой быстротой выпрямилась, бросилась наутек и исчезла в уводивших к джунглям садовых кустах. Остолбеневший, охваченный ужасом перед чайничком Маккензи присосался к ранке на пальце. Пришли остальные. Джеймс пожал плечами:

— Разберитесь, Вестерманн, будьте так добры. А затем, обращаясь к английскому камердинеру:

— Не могли бы вы заварить мне другой полутораминутный чай, Пенти?...

На следующее утро Вестерманн вошел с таким видом, будто по небу только что пронеслась целая толпа арлекинов.

— Это растительный алкалоид, но у меня нет ни препаратов, ни оборудования для точного определения. Вне всякого сомнения, местный продукт, что-то вроде строфантина [29], возможно даже, производное...

— Токсичное?

Вестерманн живо сверился с потолком и заметил там ультрамариновую рысь:

— Ну разумеется. В высшей степени. Отослать в Сингапур для дополнительных исследований?

— Незачем, доктор, благодарю вас, - сказал Джеймс. - Ничего нового, господа, мы и так знали, что у Макоты есть союзники и оружие. Но кто сказал, что это дело рук Макоты?

Обеспокоенный новым положением дел Ма-кота нисколько не уважал «неотъемлемые права аборигенов» и всегда смотрел на Саравак, как коршун на птичий двор. Ему очень не нравилось, что даяки привязались к Джеймсу, а малайская знать нахлынула в Кучинг, который уже прозвали «столицей мистера Брука». Макота метил и в Хассима, служившего лишь ступенькой для восхождения.

Хассим разнервничался. Он знал, что не один Макота плетет против него козни и что ему также готовят погибель приближенные султана в Брунее. Весьма могущественный при дворе пенгиран Муним и выдавший дочь за молодого Хашима Джелала, фиктивного сына Омара Али, пенгиран Усоп намекали последнему на раджу муду как потенциального убийцу. Весьма стесняемый Хассимом Джеймс желал его возвращения в Бруней, но все же чувствовал себя ответственным за его безопасность. В Джеймсе проснулся святой Георгий. Поэтому он намеревался помирить Омара Али и раджу муду, не говоря уж о стремлении узаконить свое положение относительно султана. К тому же оставалось дело индийцев - утомительная тяжба, с которой он планировал покончить.

— Когда вы собираетесь сняться с якоря, Эллиотт?

— Зависит от ветра, но в это время года можно ожидать отплытия уже дней через пять. Хотя для Брунея, конечно, не очень и жарко, - вспомнив о провале первого плавания, добавил он вполголоса в свою рыжую бороду. Чуть раньше «Роялист» и «Свифт» были посланы в разведку: Джеймса известили, что экипажи двух британских судов, не считая нескольких офицеров, удерживаются в плену в бедственных условиях. Корабли мистера Брука были встречены очень плохо, никто не смог пообщаться с узниками, и лишь благодаря вмешательству Ост-Индской компании - подчас все же весьма полезной - султан Омар Али решил освободить пленных, за исключением нескольких индийцев, которых Джеймс и намеревался теперь забрать.