Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах - Мария Баганова Страница 14

Алкивиад был избран стратегом и достиг в этой должности больших успехов. Но с делами и речами государственного мужа, с искусством оратора и мудростью сочетались непомерная роскошь повседневной жизни, разнузданность в попойках и любовных удовольствиях. Афинян шокировала его манера одеваться: «…пурпурные, женского покроя одеяния, волочившиеся в пыли городской площади», чудовищная расточительность, выставляемая напоказ роскошь и распущенность. Почтенные граждане негодовали и с омерзением отплевывались. Зависть к Алкивиаду была велика, но он был умен и не совершал явных промахов, за которые его можно было привлечь к суду. Однако репутация его была такова, что народ был готов поверить и явной клевете.

На празднике в честь Адониса жители Афин, по обычаю, выставляли на улицу изображения богов. Наутро обнаружилось, что большая часть изображений изуродована. Один из вожаков толпы привел нескольких рабов и вольноотпущенников, которые заявили, что видели, как Алкивиад и его друзья, напившись, уродовали статуи богов, а кроме того, подражали на своих попойках тайным священнодействиям. Репутация Алкивиада была такова, что этим обвинениям поверили, хотя ничего надежного и достоверного доносчики показать не смогли. Один из них на вопрос, как он узнал осквернителей герм в лицо, ответил: «При свете луны», — и жесточайшим образом просчитался, поскольку все происходило в новолуние. Среди людей здравомыслящих это вызвало замешательство, однако в глазах народа даже подобная несуразица не лишила обвинений убедительности, и многие из друзей Алкивиада оказались в тюрьме. Сам Алкивиад, в то время бывший стратегом во флоте, решил не возвращаться на родину и дезертировал. Он был осужден заочно, его имущество конфисковано, а сверх того было принято дополнительное решение, обязывающее всех жрецов и жриц предать его проклятию.

Клавдий Элиан:

«Афиняне отозвали Алкивиада из Сицилии, чтобы предать суду и приговорить к смерти, но он не подчинился приказу, сказав: „Нелепы старания оправдаться, когда можно просто бежать“».

Алкивиад бежал в Пелопоннес и поступил на службу к врагам афинян — спартанцам. Он предал свою родину, возглавив войско противника. В числе прочего отряды, возглавляемые Алкивиадом, сумели разрушить Длинные стены, защищавшие путь из Афин в морской порт Пирей. Ничто другое не могло так непоправимо ослабить город.

Конечно, в Спарте Алкивиаду пришлось оставить прежние манеры. Теперь он коротко остригся, купался лишь в холодной воде, ел ячменные лепешки и черную похлебку. Однако и тут он не мог сдержать свою сластолюбивую натуру и соблазнил Тимею, жену царя Агида, который был с войском за пределами Лакедемона, и та забеременела от него, и даже не скрывала этого. Женщина родила мальчика и дала ему имя Леотихида, но у себя, в кругу подруг и служанок, шепотом звала младенца Алкивиадом — так велика была ее любовь! А сам Алкивиад, посмеиваясь, говорил, что сделал это не из дерзкого озорства и не по вожделению, но только ради того, чтобы Спартою правили его потомки. Однако это не сбылось: Агид отказался признать его своим сыном, и Леотихид впоследствии лишился права на престол. Зато самому Алкивиаду пришлось бежать из Спарты, опасаясь мести Агида.

Он нашел пристанище при дворе персидского сатрапа Тиссаферна, где быстро занял самое высокое положение при дворе. Тиссаферн до такой степени поддался на обходительность Алкивиада, что самый прекрасный из своих садов, изобиловавший полезными для здоровья водами и лужайками, с приютами для отдыха и местами для увеселений, убранными истинно по-царски, он велел впредь именовать «Алкивиадовым». И все называли его так в течение многих и многих лет.

Плутарх:

«…среди многих его способностей было… искусство улавливать людей в свои сети, приноравливаясь к чужим обычаям и порядкам. Стремительностью своих превращений он оставлял позади даже хамелеона: к тому же хамелеон, как рассказывают, способен принять всякую окраску, кроме белой, тогда как Алкивиад, видел ли он вокруг добрые примеры или дурные, с одинаковой легкостью подражал и тем и другим: в Спарте он не выходил из гимнасия, был непритязателен и угрюм, в Ионии — изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии беспробудно пьянствовал, в Фессалии не слезал с коня, при дворе сатрапа Тиссаферна в роскоши, спеси и пышности не уступал даже персам, и не то чтобы он без малейших усилий изменял подлинную свою природу и преобразовывался на любой лад в душе, отнюдь нет, но когда он замечал, что, следуя своим наклонностям, он рискует вызвать неудовольствие тех, кто его окружает, он всякий раз укрывался за любою личиною, какая только могла прийтись им по вкусу».

Алкивиад еще не раз менял покровителей, он даже сумел вернуться в Афины, снова заняв должность стратега, и одержать немало побед, спасая город от гибели. Но не суждено ему было завершить свою жизнь в почете и уважении!

Плутарх:

«Если бывали люди, которых губила собственная слава, то, пожалуй, яснее всего это видно на примере Алкивиада. Велика была слава о его доблести и уме, ее породило все, свершенное им, а потому любая неудача вызывала подозрение — ее спешили приписать нерадивости, никто и верить не желал, будто для Алкивиада существует что-либо недосягаемое: да, да, если только он постарается, ему все удается!»