Диктатура пролетариата - Олаф Брок Страница 14

Но пока победа не одержана, все силы должны быть сосредоточены на борьбе. Нельзя прекращать истребление старого порядка, нельзя останавливаться даже перед духовными ценностями.

Чем слабее связь человека с Богом, тем крепче нравственные связи между людьми. Ради блага «коллектива», будь то государство или общность людей, нужно жертвовать интересами отдельной личности. Новые принципы воспитания сделают жертвование собственными интересами моральной потребностью; но пока этого не произойдет, жертвы нужно требовать. Ради укрепления моральных связей между людьми социалистическое движение готово «временно» пожертвовать свободой личности, «временно» заглушить даже братские чувства, разжигая классовую борьбу и призывая к ней, – пока наконец, не будет достигнуто такое равенство между людьми, при котором их нравственные чувства не будут ущемляться.

Этого равенства, как считают социалисты, можно достичь земными путями – путем применения силы, и, если необходимо, применением жестокости и насилия. И снова здесь примешивается компонент «веры» – веры в человека как венец природы и Вселенной, веры в то, что он, как только будут удовлетворены требования социальной справедливости, переплавит вражду, месть, зависть, ненависть, физическое насилие в самое гуманное, самое великодушное отношение к ближнему. Здесь вера в человека, постулат о его способности изменять природу переплелись со странной, также почти религиозной, верой в форму: в человеке произойдет великая перемена, как только форма и устройство общества станут такими, что общество более не будет нести ответственности за физические страдания или духовное притеснение его членов.

Чтобы рассматривать российскую коммунистическую доктрину под правильным углом, помимо этих простых и легко выделяемых общих черт социалистических идей, несущих отпечаток позитивистского реалистического мировосприятия, следует акцентировать внимание на нескольких основных пунктах учения Карла Маркса. Ведь российский коммунизм, насколько я понимаю, в целом всегда стремился строить свою концепцию как можно ближе к ранним взглядам Маркса. С этим связан и старый, в наше время даже устаревший, принцип официального научного «мировоззрения» российского коммунизма, к которому мы обратимся в другом контексте. Следует вспомнить среди утверждений Маркса, что освобождение рабочего класса должно быть завоевано исключительно «руками самих рабочих» – двигателем революции должна стать волна рабочих масс, а революционная борьба должна протекать таким образом, что пролетариат сам захватит власть и установит «диктатуру пролетариата». Выдвинув эти требования, Маркс отделил свое учение от множества других социалистических доктрин своего времени.

* * *

Вне всяких сомнений, среди вождей большевиков, в то время, когда эта маленькая партия получила в России власть, было много, даже, пожалуй, большинство, преданных и пламенных приверженцев вышеописанных социалистических идеалов и марксистских догм. Исходя из этих принципов, мы можем понять, как убежденный большевик видел себя и свою миссию, которая вела его к претворению социалистической программы в жизнь. Я хочу выразить особую благодарность Вересаеву, который, находясь в тесном контакте с большевиками в силу родственных и идейных связей, предоставил мне ряд ценных разъяснений.

Как известно, не большевики начали русскую революцию: в соответствии со своей доктриной, они проложили себе путь, следуя за движением масс. Мы помним, как всплеск отчаяния и гнева, вызванный безволием старого правительства, уничтожил царский режим весной 1917 года, как революционное освобождение отозвалось волной ликования во всех свободномыслящих кругах России и Европы; но мы также помним, что ни один из предводителей «буржуазной» революции не обладал проницательностью, влиянием и силой воли, чтобы остановить все продолжающееся разложение общества, а также установить политический курс на объединение и возрождение страны. Погрязнувших в безвольной истерической болтовне, постоянно сменяющих друг друга «правителей» несло в хаотическом потоке, а куда – никто не знал. Даже этой весной я заметил, что русские в России, вне зависимости от точки зрения на происходящее, единодушно разочарованы и возмущены безынициативностью Керенского и Чернова, играющих в анархизм. Слухи об их возможном возвращении были восприняты злобными насмешками: народ заявил, что с ними покончено и им не поздоровится, если они только осмелятся показаться в стране.

На этом фоне попытки предводителей большевиков вмешаться в непрекращающееся брожение масс – сперва неудачные, но осенью 1917 года увенчавшиеся успехом, – начали восприниматься как более реалистичная и действенная альтернатива. В разъединенной стране наконец появилась группа людей с по-настоящему положительными призывами к действию и хотя бы частично ясными идеями о том, как устранить хаос и попытаться построить страну заново, в то же самое время эти люди обладали достаточной волей для достижения целей – во что бы то ни стало, без колебаний и угрызений совести.

Большевики вовсе не были группой заговорщиков, желавших захватить власть в личных целях. Их стремлением было перестроить общественную жизнь; при этом не разноклассовые политические силы, а именно сам пролетариат, движимый своим «инстинктом», должен подарить нам этот новый лучший мир. Переустройство общества сможет произойти при «диктатуре пролетариата».

Идейные вожди большевизма, захватившие власть с верой в свои общественные взгляды, видели себя скорее «повивальными бабками» при рождении пролетариата, которые должны всеми возможными способами и без оглядки на моральные принципы помочь ему и таким образом всему новому общественному порядку появиться на свет.

В связи с вышесказанным, Вересаев, очевидно, полагал, что роль большевиков в русской революции была гораздо менее активной, чем принято считать на западе. Они скорее «следовали течению», чем пролагали дорогу. «Возьмем, например, армию, – говорит он. – Не было отдано приказа уничтожать офицеров, но пролетариат воспринял эти и другие разрушительные импульсы как призывы к действию и стал следовать им. Но затем опыт показал, что без армии начинается разруха, и тогда лидеры стали постепенно брать контроль в свои руки и, надо отметить, сделали из тех же самых солдат так называемую новую армию». Нетрудно проследить похожее развитие событий во многих общественных сферах. Адвокат Пунтервольд после визита к Ленину дал точную характеристику политической ситуации, сказав, что большевики «взяли правый курс».

Основополагающим идеологическим принципом оставался все-таки образ большевиков как «повивальных баб» и зачинателей дела пролетариата. Эта иллюзия жила достаточно долго, и даже сейчас какая-нибудь наивная душа верит в эту идею, все еще реющую, как истрепанный выцветший флаг, над воздушным замком большевизма.

В «Программе Российской коммунистической партии (большевиков)», изданной в марте 1919 года, мы видим следующие помпезные строки, касающиеся например, судебной системы: «Отменив законы свергнутых правительств, Советская власть поручила выбираемым Советами судьям осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты…»

Действительность уже давно перевернула все это с ног на голову. Широкие слои населения России действительно составляет пролетариат, но каждый, даже самый ревностный большевик-идеалист, знает, что они не являются тем пролетариатом, который бы обладал собственной волей и законами. И сейчас, и до революции они, за малым исключением, были политически аморфным элементом, едва ли задумывающимся об общественных процессах или способным их постигнуть. Эти люди – не что иное, как желатин для большевистской политической кухни, материал для упражнений в марксистских теориях и – марксистском обмане, проходящих под эгидой коммунистического государства. И судьи, «избранные Советами», как и вся советская система, руководствуются вовсе не волей и декретами пролетариата, а целями защитников неограниченной власти – большевистской верхушки и ее функционеров.