Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль Страница 131

Так, прежде чем умереть, королева пережила смерть трех поколений потомков. Сообразно значению, какое придавали родственным связям, подобная катастрофа нуждалась в компенсации, и известным средством от несчастий рода была месть. Однако Брунгильда никогда не позволяла себе преследовать цели личного характера. Редкие случаи, когда при ее дворе могли проявиться гнев, ненависть или насилие, всегда означали, что ведется сложная интрига: убийство Галсвинты стало возмутительным, лишь когда у Австразии появилась возможность победить Нейстрию, а искать убийц своего деверя Хильперика Брунгильда начала, лишь когда ей понадобилось очистить дворец от подозрительных личностей. Проявление желания отомстить всегда вытесняла реальная эмоция, чаще всего с этим желанием никак не связанная. Кстати, за жестокую гибель Сигиберта I, Меровея, Ингунды и Атанагильда никто по-настоящему не поплатился. Даже Фредегонду, какие бы преступления ей ни приписывали, убийца не посетил. Что касается зверской казни Брунгильды, ее можно истолковать как внезапное пробуждение семейной файды, уснувшей более чем на пятнадцать лет.

Таким образом, движущей силой действий королевы стала не честь — самое большее это был послушный инструмент, используемый при надобности. Только две страсти можно уверенно приписать этой женщине: власть и выживание. Значит ли это, что надо вслед за Годфруа Куртом назвать королеву франков «государственным мужем»? Понятие государства, конечно, применимо для VI в., если сознавать, что оно претерпело упадок по сравнению с античной моделью, которую воспринял Рим или претендовал на это. Но от «мужа» в Брунгильде никогда ничего не было. Конечно, ее появление в доспехах на поле боя в 581 г. было вопиющим нарушением социального порядка и некоторым образом позволило ей претендовать на верховную власть. Но это было единственное нарушение порядка за всю ее жизнь. Брунгильда не носила ни мужских одежд Жанны д'Арк, ни легких платьев Мата Хари. В ролях девственницы, супруги, матери, бабки и прабабки, которые она последовательно играла, она никогда не выходила за рамки поведения, какого ожидали от ее пола. И тот, кто просмотрит источники того времени, заметит, что ее женственность не выглядела ни чувственной, ни подавляемой: она проявлялась и использовалась, когда могла быть необходима.

В общем, Брунгильда скорей была тем, что мы сегодня называем «губернаторша», то есть знатной дамой, которой удалось примирить свой статус и свой образ жизни. В этом заключались ее слава и ее драма. Как женщина она вызывала подозрительные взгляды современников, а потом историков-традиционалистов; сегодня то же самое привлекает к ней симпатии адептов англосаксонских gender studies [тендерных исследований (англ.)]. Однако сексуальная идентичность — не всегда лучший ключ к пониманию такого персонажа. Так, от образа девы-воительницы надо отказаться, равно как и от образа матриарха.

Но говорить что-либо сверх того было бы весьма дерзко. От меровингской цивилизации, сложной и блистательной, в документах остались лишь скудные следы. Опираясь на эти улики, мы попытались воссоздать картину отдельного царствования, для чего пришлось пойти на выдвижение ряда гипотез и допущение множества сомнительных утверждений. Время от времени, когда мы читали Фортуната, Григория Турского или Григория Великого, нам казалось, что мы смутно видим силуэт королевы, которая жила четырнадцать веков назад и которую мы решили назвать Брунгильдой. Но история меняется в зависимости от того, кто ее рассказывает. И наш вариант, как и вариант наших предшественников, — не исключение из правила.