Россия крепостная - Борис Тарасов Страница 13

«Означенный господин наш крестьян вконец разорил несклонной своею работою…»

«Припадая к освященнейшим Вашего императорского величества стопам осмеливаемся изъяснить: как оный господин наш начал нами владеть, то мы не имеем от его работ ни дня, ни ночи отдохновения, выгоняя нас, мужской и женский пол как в праздничные, так и в высокоторжественные дни, и навсегда у него находимся в работе на винокуренных заводах… Пересек до несколько сот человек плетьми, не щадя ни старого, ни малого, так, что на том месте оставил троих маленьких, да троих больших, чуть живых и изувеченных, которые находятся теперь при смерти…»

«Начали нас бить и били без пощады так, что без мала на том месте оставили из нас, побитых и измученных, чуть вживе, человек до 100. После сего по приказанию нашего господина Викулина приказчик его приехал в наши селения и бил наших двоих женщин брюхатых до тех пор, что они из своих брюх скинули младенцев мертвых, а потом и оные женщины от побои лишились жизни. Тот же приказчик наших трех крестьян лишил жизни… Ваше императорское величество! Если мы у него останемся далее во владении, то он нас и половины вживе не оставит…»

Насколько справедливы были жалобы крестьян и насколько циничным и потребительским было к ним отношение господ, видно по следующему откровенному письму одного помещика Казанской губернии к своему старосте по поводу взыскания недоимок: «О крестьянах, что они неимущие и ходят по миру, отнюдь ко мне не пиши: мне это нож; я хочу воров разорить и довести хуже прежнего, — так они милы мне; почти я от них допущен ходить с кузовом по миру. Уповаю и надеюсь до 1000 рублей взыскать без всякого сумнительства…»

«Всемилостивейший» государь также не спешил откликнуться на крестьянские мольбы. В абсолютном большинстве случаев надежды крепостных людей на справедливую защиту со стороны императорского престола не оправдывались. Вместо этого челобитчики, осмелившиеся нарушить указы о запрете жаловаться на своих господ, наказывались плетьми и возвращались обратно помещикам.

Романовы были самыми крупными в России владельцами крепостных «душ». В начале XIX века в личном владении членов императорской фамилии было около 3 миллионов крестьян. Но не это обстоятельство заставляло правительство оставаться глухим к прошениям их порабощенных подданных. Правительство старалось не вмешиваться во взаимоотношения помещиков с крепостными, поскольку было заинтересовано в абсолютной власти землевладельца над крестьянами в имении для исправного внесения ими платежей в государственную казну.

После того как Петром I была введена подушная подать, которой обложили все «неблагородное» мужское население империи, возникла задача обеспечить исправное получение денег. Для этого сначала прибегли к чрезвычайно своеобразному способу, придуманному «царем-реформатором». За каждой военной частью были записаны села и волости, обязанные ее содержать, а само это военное формирование в мирное время квартировало в приписанной за ним местности, служа надежной гарантией своевременного внесения налогов. Польза, по мысли Петра, была и в том, что необходимые средства на содержание армии должны были поступать напрямую к тем, для кого они предназначались, минуя посреднические бюрократические инстанции.

На практике осуществление этой идеи выглядело так, что помимо разорительных расходов на строительство казарм и обеспечение военных всем необходимым крестьяне страдали от произвольных поборов, насилий и грабежей, поскольку солдаты не стесняли себя деликатным обращением с мирным населением. Офицеры расквартированных в деревнях частей и вовсе относились к сельским жителям как к собственным крепостным, что служило причиной конфликтов также с местными помещиками, не желавшими поступаться своими правами.

Впоследствии, и очень скоро, от такой системы взыскания податей отказались, возложив исключительно на дворян-землевладельцев обязанность следить за безнедоимочным сбором налогов со своих крестьян. С 1722 года помещики были сделаны ответственными за выплату крестьянами подушной подати, а также выполняли целый ряд других функций административно-полицейского характера.

Но дворянство использовало расширение своих полномочий почти исключительно в личных целях, не слишком ревностно относясь к попечению о государственных интересах. Недоимки по налоговым сборам копились по многу лет, при этом оброчные деньги и прочие повинности, которыми крестьяне были обязаны господам, поступали, как правило, без задержек и в полном объеме.

Задолженности возникали также во многом из-за того, что крестьяне оказывались просто не в состоянии внести необходимую сумму налога государству. Ведь подушную подать они платили со своих участков, возделать которые они часто не успевали потому, что или ежедневно работали на барщине, или собирали средства на господский оброк.

Кроме того, государство требовало от крестьян выполнения других повинностей, среди которых была обязанность прокладывать дороги, перевозить на своих лошадях и телегах разнообразные грузы и проч. Иногда крестьян отрывали от семьи и хозяйства на много месяцев, отправляя на дорожные или строительные работы. Тяжелый труд никак не оплачивался правительством, только в редких случаях выдавался скудный продовольственный паек, но чаще всего и кормиться невольные строители должны были за свой счет. Помещики вынужденно мирились с таким отвлечением своих крепостных людей на государственные нужды, но немедленно после их возвращения домой старались наверстать упущенное, гнали на барщину, требовали внесения оброка, нередко возросшего за период отлучки крестьян. При задержке или просьбе об отсрочке — пороли, одевали колодки и в прямом смысле слова выколачивали из крепостных вместе с последними силами все необходимое для дворянского обихода.

* * *

При всем многообразии, или скорее — бесконечном числе крестьянских обязанностей, одной из самых тяжелых была рекрутская повинность. «И ужас народа при слове «набор» подобен был ужасу казни», — писал о ней Некрасов, и эти поэтические строки очень точно передают и отношение к рекрутчине, и ее значение в жизни крестьян, боявшихся попасть «под красную шапку».

_{(О происхождении этого выражения и о том, как упорно сопротивлялись военной повинности крестьяне, приводит сведения С.В. Максимов в книге 4Крылатые выражения», опубликованной в 1890 г.: «Надевали шапку не красную, а лишь такую, которая не имела козырька, но в старину действительно всякий сдатчик, ставивший за себя рекрута, обязан был снабдить его красной шапкой, бердышом и прочим.}

_{Совсем еще бодрые с виду и словоохотливые старики даже и теперь рассказывают про недавние времена рекрутчины, когда от суровых тягостей 25-летней тугой лямки солдатчины бегали не только сами новобранцы, но и семьи их. Из «дезертиров» составлялись в укромных и глухих местах целые артели дешевых рабочих и целые деревни потайных переселенцев (например, в олонецкой Карелии, в Повенецком уезде близ границ Финляндии).}

_{В земских домах водились стулья, в ширину аршин, в длину — полтора; забит пробой и железная цепь в сажень. Цепь клали на шею и замыкали замком. Однако не помогало: бегали удачно, так что лет по 15 и больше не являлись в родные места.}