Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени - Алексей Смирнов Страница 13

В чистом поле, не скрывшись за стеной из повозок или за деревянными укреплениями, устоять против атаки летучих гусар могли только хладнокровные немецкие наемники, вооруженные длинными копьями. Сплотив ряды, они спокойно ждали накатывающейся на них стальной волны и, выбрав незащищенные места у атакующих кентавров, направляли туда острия своих орудий. Железные нервы, отличный глазомер и вера в то, что товарищи не подведут и останутся в линии, помогали немцам выстоять против польской кавалерии.

Колонны шведского и русского войска, то разделяясь на два рукава наподобие реки, то соединяясь вместе, вливались в просторы великой Русской равнины. Позади остались сражения локального характера под Торопцом и Торжком, в которых каждая из сторон считала себя победившей. Первая большая битва, где немецким пикинерам представился случай помериться силами с польскими летучими гусарами, произошла под Тверью, называвшейся «ключом к Москве». Восемнадцатитысячное войско Делагарди и Скопина-Шуйского численно почти в три раза превосходило силы поляков, но в подчинении у полковника Зборовского, направленного из Тушина против шведов, была превосходная ударная сила из двух тысяч летучих гусар. Делагарди и Скопину-Шуйскому еще повезло, что из тушинского лагеря Зборовскому смогли дать лишь тысячу человек в подкрепление. Накануне состоялось сражение вышедшего из Москвы войска с силами самозванца, в котором воеводы Василия Шуйского выдвинули против летучих гусар своеобразные деревянные танки. Это были так называемые «гуляй-города», толстые дубовые щиты, поставленные на возы. Их толкали, взявшись за колеса, силачи, а из бойниц этих движущихся крепостей палили мушкеты и небольшие пушки. Гуляй-города сильно потрепали не ожидавшую встречи с таким противником тяжелую польскую кавалерию, и заправлявший всем в лагере самозванца польский гетман князь Ружицкий не решился ослаблять позиции своих войск под Москвой отправкой Зборовскому значительной помощи.

11 июля выстроившаяся в боевой порядок армия Делагарди и Скопина-Шуйского подошла к Твери. Шел дождь, солдаты прикрывали полами курток замки своих тяжелых мушкетов от потоков воды, ворча, что в такую погоду нужно не воевать, а отсиживаться в палатках. Наемники не пылали желанием сражаться еще и потому, что обещанную плату задерживали — царь задолжал им почти за два месяца. Делагарди знал об этих настроениях, но у него были и другие причины для беспокойства. Несколько дней назад гонец доставил свежую почту из Стокгольма. Обычная подозрительность короля Карла IX достигла новых высот из-за жалоб посланца Скопина-Шуйского, которому он дал аудиенцию 22 июня. Русские жаловались, что вспомогательное войско прибыло позже договоренного времени, изменяло назначенный царем маршрут, грабило крестьян, бесчестило святыни, не торопилось на помощь Москве. Король все эти претензии отверг, сделав единственный вывод: царь не желает выполнять взятые на себя обязательства. Он писал Делагарди, чтобы тот не шел на Москву, пока русские не передадут Швеции, как обещано, Кексгольм и не заплатят сполна войску. Вообще не стоило углубляться в Россию с такими малыми силами, куда полезнее было, по мнению монарха, захватить на границах со Швецией несколько русских крепостей, присягнувших самозванцу. За них потом можно будет хорошо поторговаться с царем.

Так стоило ли вопреки королевским рекомендациям открывать замок на московских воротах — брать Тверь? Однако Скопин-Шуйский настаивал на сражении, он уверял, что деньги на плату войску подготовлены, но они находятся в Москве. Кексгольм также вот-вот будет передан шведскому королю. Соображения рыцарской чести перевесили. Делагарди решил дать бой. Он лично возглавил финскую конницу, размещенную на правом фланге. В центре располагалась немецкая пехота. С левого фланга ее прикрывала французская кавалерия. Не слишком надеясь на боевую мощь русских ополченцев, Делагарди поместил их в арьергарде. Они могли пригодиться для преследования отступающего противника и охраны обоза.

Сражение началось с мелких кавалерийских стычек, так называемых «гарцев». Затем Делагарди перешел со своими финнами в атаку, смяв легкую кавалерию и пехоту противника. По плану сражения одновременно слева должна была ударить французская кавалерия, но она обратилась в бегство. Ее атаковали грозные летучие гусары, воспользовавшись тем, что дождь перешел в ливень. Шведская пехота не могла прикрыть французов стрельбой из мушкетов — оружие давало осечки. Победу в тот день праздновали архаичные луки, которыми были вооружены казаки, сражавшиеся на стороне самозванца. Они осыпали наемников Делагарди тучами стрел, от которых нечем было укрыться: щиты давно ушли в прошлое из арсенала западных солдат.

Так успешно начавшееся сражение грозило превратиться в разгром объединенного войска. Обратившаяся в бегство французская конница смяла стоявших в арьергарде русских ополченцев, и те, решив что все кончено, принялись грабить обоз. Когда впоследствии шведские наемники попытались провести инвентаризацию своего имущества, оказалось, что считать нечего: они лишились не только трофеев, но и одежды, которую рассчитывали надеть взамен той, что изорвалась и насквозь промокла в сражении.

На ночном совещании Скопин-Шуйский и Делагарди обсуждали, что предпринять дальше. Русский полководец, подводя неутешительный итог первого дня (одних лишь русских погибло несколько тысяч), склонялся к отступлению в одну из ближайших крепостей. Делагарди настаивал на продолжении битвы. Он считал, что противник, уверенный в своей победе, потерял бдительность, кроме того, когда небо прояснится, поляки испытают на себе силу залпового мушкетного огня шведов. Мнение Делагарди перевесило. Весь следующий день лило как из ведра, и противники не выходили из палаток. Дождь прекратился лишь под утро 13 июля.

За час до рассвета соединенное войско, выстроенное полукольцом, стараясь не греметь амуницией, начало приближаться к спящему польскому лагерю. Атака была столь неожиданной, что поляки, действия которых были ограничены обозом, не смогли оказать организованного сопротивления. Через три часа они побежали, преследуемые конницей во главе со Скопиным-Шуйским. Русские, по словам находившегося в польском стане пастора Мартина Бера, «с таким мужеством ударили на поляков, что Зборовский не мог устоять; покрытый стыдом, потеряв многих воинов, он удалился в тушинский лагерь».

Около пятисот поляков укрылось в тверской крепости, остальные в панике бежали в Тушино, преследуемые на протяжении сорока верст. «Едва иной в рубашке успел прибежать в лагерь», — язвительно отзывался сам самозванец о своих защитниках.

Делагарди пытался с ходу, применив петарды, взять штурмом Тверь, но атака не удалась. Скопин-Шуйский убедил союзника не тратить сил на взятие этой крепости, а оставив ее в тылу, идти дальше на Москву. Отрезанные от снабжения и обессиленные битвой, защитники рано или поздно сами покинут Тверь. Делагарди согласился с доводами князя, прекратив осаду Твери. Обойдя город, он стал переправляться через Волгу. Дорога на Москву, до которой оставалось около ста пятидесяти километров, была открыта.

Но кто бы мог подумать, что блестящая победа обернется невиданной катастрофой! Наемники, узнав, что их лишают законной добычи, которую сулило взятие крепости, пришли в ярость. Первыми взбунтовались финны. Они заявили, что отказываются воевать вместе с русскими, которые, пока они сражались, обчистили их до нитки. «Платите положенные деньги! Мы не хотим идти дальше в эту страну на убой! Пока мы здесь проливаем кровь, у нас дома бесчинствуют сборщики налогов!» — под эти крики зачинщиков финские роты, развернув знамена, повернули назад. Не успела осесть дорожная пыль, поднятая уходившими финнами, как взбунтовались остальные наемники. Они объявили, что прекращают поход, поскольку нарушено заключенное с ними соглашение об оплате. «Лишь честь мешает нам перейти на сторону врага! Но останавливать нас лучше не пытайтесь!» — заявляли своим офицерам французы и немцы. Солдаты выхватывали знамена у командиров, а некоторых из них силой заставляли присоединиться к отступающим.