Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко Страница 13

«Езы» давали самые большие уловы. Их ставили весной, «на полой воде, как лед пройдет». Это называлось «делать ез» и было трудной «мешкотной» работой. Так ез Целинский (принадлежал Кирилло-Белозерскому монастырю) били 15 человек с мастером целых 4 недели. По обеим берегам реки забивались козлы (до 30) с перекладинами, на них ставилась клетка. Самая работа состояла в том, что «сперва высекали засов и вывозили на ез», «забивали на езу кол и кол засовывали засовом». Осенью кол и засов вынимали, но на езу оставались жить монастырские люди вместо сторожей. На поправку и постройку еза требовалось много леса, поэтому за каждым езом был закреплен свой лесной участок (Никольский. Т. 1. Вып. 1. С. 115).

Другой весьма распространенный способ рыбной ловли назывался керегоды. Керегодили, как правило, так: две лодки выезжали на озеро, забрасывались сети, потом становились на якорь и начинали их собирать. В житиях керегодами часто называют рыболовные снасти вообще, и порой трудно понять, что на самом деле означает это слово. Известно, что керегодами ловили соловецкие монахи. В 1485 году в Соловецкой обители сгорела трапезная со всем монастырским запасом. Монахи остались буквально ни с чем и сильно голодали. Часть иноков ушла за милостыней в новгородские земли, а старец Савватий решил поехать на побережье в монастырскую волость Вирму, где находились рыбные ловли. Монастырский ватаман (начальник промысла, ватаги промысловиков) благословил старца идти с мужиками на озера. Рыбаки снарядили лыжи и кережи и отправились на ловлю. Улов оказался большим, но случился «ростороп» (сильная оттепель), вернуться на монастырское подворье казалось делом безнадежным, а соли для засолки рыбы с собой не было. В отчаянии рыбаки стали призывать на помощь преподобных Зосиму и Савватия Соловецких. И каким-то чудом им удалось благополучно добраться до монастыря. Казалось бы, самая простая история. Но тогда от ее исхода зависело дальнейшее существование полуголодной монастырской братии, поэтому она и попала на страницы жития.

Один из способов рыбной ловли назывался забор. Он предназначался для ловли семги, возвращавшейся обратно в море с верховьев рек, где она метала икру. Забор ставился в устьях рек и состоял из бревен или кольев, вбитых в дно реки. В заборе делались отверстия, в которые вставляли верши (сетки). Так ловили рыбу на Русском Севере вплоть до начала XX века. Чтобы пересечь реку, приходилось строить длинные заборы. В 1683 году в устье реки Кеми стоял забор длиной 161 сажень, в котором было 6 верш. Поскольку забор ставили соловецкие иноки пополам с окрестными крестьянами, то улов тоже делили пополам. Вниз по Кеми рыбу ловили неводами длиной 10–15 сажен на парных карбасах. Это называлось ловить поездами («поездовщики поездовали»). Кроме того, существовали еще «приколы». В 1683 году на Кеми Соловецкий монастырь имел 5 «приколов». Это были вбитые в дно реки и переплетенные жердями (слегами) колья. У прикола также ставились сети-гарвы.

За редким исключением, рыбный промысел не приносил обителям значительных доходов, так как рыба дешево стоила и расход ее был большим. Обители, как правило, разрешали местным жителям пользоваться своими угодьями, но за это часть своего улова рыбаки отдавали в монастырь. На первых порах, когда взаимоотношения отличались простотой, этот договор был устным и нигде не фиксировался. Как-то раз преподобный Арсений Комельский разрешил крестьянам, жившим около монастыря, ловить рыбу в реке Леже и попросил несколько рыбин для братии. Улов оказался на редкость богатым, рыбаки принесли его в монастырь, но одну, самую большую рыбину скрыли. Преподобный, посмотрев на улов, сказал: «Столько я вижу рыб, а одну почему скрыли, почему благословенное крадете?» Рыбаки раскаялись в своем лукавстве и обещали впредь так не поступать.

Ловля рыбы на озерах и морях также была сопряжена с тяжелым трудом и немалым риском, о чем свидетельствует множество чудес, записанных в житиях. Однажды преподобный Кирилл Белозерский послал рыбаков на Сиверское озеро ловить рыбу. И когда рыбаки были уже на середине озера, поднялась сильная буря, волны вздымались и угрожали рыбакам смертью. Не в силах справиться с волнами, рыбаки не могли подплыть к берегу. Некий человек, по имени Флор, стоял в это время на берегу и видел терпящих бедствие. Он быстро побежал к святому и сказал ему: «Рыбаки тонут!» Святой, взяв в руки крест, поспешил на берег озера. Он перекрестил озеро, и оно тотчас же перестало волноваться, став совершенно тихим. В тот день рыбаки поймали множество рыбы, больше, чем в прежние дни. Однажды старец из обители преподобного Арсения Коневского вместе с монастырскими рыбаками отправился на ловлю рыбы в Ладожское озеро. Время было осеннее, и когда рыбаки уже возвращались назад, поднялась сильная буря, лодку теснило льдинами, рыбаки обратились в молитве к заступничеству преподобного Арсения и спаслись.

Другая история рассказывает, как из Печенгского монастыря в реку Печенгу пошел на рыбный промысел монастырский корабль. Главным («приказным») на том корабле был инок Вениамин. Когда корабль вышел в открытое море, поднялась сильная буря, волны захлестывали судно, его то бросало к каменистому берегу, то обратно уносило в море. Рыбаки пришли в отчаяние, но инок Вениамин не сдавался. Корабль принесло в устье реки Ворьемы, рыбаки пришли в ужас, потому что здесь было множество мелей, и корабль стал трещать. Тогда по приказу Вениамина с корабля спустили карбас, на котором люди поплыли к берегу. Монах Вениамин с одним мирянином, трудившемся в обители на поварне, остался на корабле стеречь казну и монастырские запасы. Среди бури они в голос кричали: «Пресвятая Троица, помогай нам», через некоторое время ветер утих, и корабль без потерь вернулся в Печенгу (РНБ. Сол. № 188/188. Л. 27–28 об.).

Монастыри, стоявшие на морском побережье, уделяли большое внимание «мурманскому промыслу». Основной продукт промысла — ворвань, то есть китовое, моржовое и тюленье сало, охотно покупали в Холмогорах, Каргополе и даже за рубежом. Поэтому монастыри старались «мурманского рыбного промысла не запустить» и держали на самом берегу своих «покрутчиков» (приказчиков). Печенгская обитель традиционно получала наибольший доход от морского промысла. Поскольку пожертвования в виде денег за молебны и панихиды здесь составляли крайне скудную цифру из-за нищеты местного населения — лопарей, и прокормиться рыбалкой или скудными урожаями было невозможно, преподобный Трифон вместе с игуменом монастыря Гурием отправился в Москву просить угодий для морских промыслов. Царь Иоанн Грозный дал монастырю в вотчину Печенгскую, Тонкую, Лицкую, Урскую, Позрецкую и Новденскую морские губы со всеми рыбными ловлями и выметом морским (если из моря выбрасывало кита или моржа), а также со всем морским берегом, пашнями и лесами, озерами и звериными ловлями, «чтобы тем монастырь мог обстраиваться и питаться». Монастырь быстро освоил свои угодья и даже начал торговать. Каждое лето сюда приходил купеческий корабль из Гамбурга, купцы брали в обители семгу, китовое сало, а взамен давали соль, крупы, вино и другие припасы с приплатой деньгами.

Практически у всех поморских монастырей были свои морские промыслы. В 1653 году царь Алексей Михайлович пожаловал Красногорской обители промыслы в Северном океане, на Новой Земле и по берегам Белого моря. Здесь добывали морского зверя, белых медведей, белых и черных песцов. Летом монастырские наемные люди отправлялись на двух «кочах», весной — на двух карбасах. Свою добычу они привозили сначала в Архангельск, Холмогоры и Мезень, где таможенные головы и целовальники осматривали ее и отделяли десятую часть в казну, о чем монастырю выдавались расписки с таможенными печатями. В этих же городах монастырь старался сбыть морского зверя, чтобы на вырученные деньги закупить хлеб, соль, одежду, а также воск, ладан и мед.