Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт Страница 13

Хотя Плутарх оговаривает, что такие обычаи существовали в Спарте в древние времена, тот же автор сообщает нам относительно той же Спарты, что муж мог позволить другому мужчине разделить ложе с его женой, желая получить здоровое и крепкое потомство.

Во всяком случае, в Афинах были нередки случаи, когда обманутый муж убивал любовника жены. Так, например, поступил Евфилет, который застал Эратосфена в постели своей жены. Читаем следующий отрывок из Лисия: «Потом, взяв факелы в ближайшей лавочке, мы вошли в дом: дверь была отворена служанкой, которой было дано это поручение. Толкнув дверь в спальню, мы, входившие первыми, увидели его еще лежащим с моей женой, а вошедшие после – стоявшим на кровати в одном хитоне. Тут, господа, я ударом сбил его с ног и, скрутив ему руки назад и связав их, стал спрашивать, на каком основании он позволяет себе такую дерзость – входит в мой дом. Он вину свою признал, но только слезно молил не убивать его, а взять с него деньги. На это я отвечал: «Не я убью тебя, но закон нашего государства» ^[27].

Если невинная девушка была совращена, в Афинах соблазнитель мог подвергнуться жестокому, почти варварскому способу наказания. У Эсхина мы читаем: «Наши предки были очень чувствительны, когда была задета их честь, они настолько ценили нравственность своих детей, что один из граждан, узнав, что над его дочерью совершили насилие и она не сохранила невинности до брака, запер ее вместе с конем в уединенном доме, чтобы она умерла с голоду. Стену этого дома до сих пор показывают в городе, и это место называется «Конь или лошадь». Схолиаст добавляет, что это была дикая лошадь, которая от голода загрызла и съела девушку, а потом сдохла сама. Трудно сказать, имеет ли под собой основание этот рассказ. Возможно, история возникла от названия места, значения которого уже никто не понимал.

Относительно наказания женщины, уличенной в прелюбодеянии, сам Эсхин высказался следующим образом: «Женщина не может носить никаких украшений и посещать общественные храмы, тем более не должна она раз вращать других женщин; но если она это сделает или станет украшать себя, тогда первый попавшийся мужчина может сорвать с нее одежду, сорвать украшения и побить ее; но он не имеет права ее убить или сделать калекой, разве что он ее обесчестит и лишит всех радостей жизни. Сводников обоего пола следует привлекать к суду, и, если им вынесен приговор, они должны приговариваться к смерти, поскольку если люди, которые одержимы сластолюбием, стесняются открыто сходиться, то эти используют свое бесстыдство для обогащения».

Конечно, в разных местах существовали свои обычаи. Так, например, Плутарх рассказывает, что в Кимах «женщину, уличенную в неверности, выводили на площадь и ставили всем напоказ на какой-то камень. Затем ее сажали на осла (по-греч. онос) и провозили вокруг всего города, а потом она опять должна была стоять на том же камне. После этого женщина становилась обесславленной на всю жизнь и звалась «онобатис», то есть наездницей на осле. В Элиде неверную женщину водили по городу в течение трех дней, она лишалась гражданских прав на всю оставшуюся жизнь; такая женщина должна была стоять одиннадцать дней на агоре (рыночной площади) без набедренного пояса в прозрачной одежде и оставалась обесчещенной навсегда».

Любовникам помогали, естественно, служанки и жадные владельцы свободных комнат, эти находили свой интерес в подобных вещах. Они помогали устраивать свидания, передавали маленькие подарки, например цветы или фрукты, особенно излюбленные в подобных случаях яблоки. Примечательно, что яблоко играет ту же роль в судьбе Евы; короче, они участвовали во всех делах, устраивая свидания любовникам, как это живо описано Овидием в его «науке любви». Нянька Федры, безумно влюбившейся в своего пасынка Ипполита, сочетала коварство с хитростью, и это мастерски описал Еврипид в своем «Ипполите». С помощью услужливых рабов лестницы приставлялись к окнам женской комнаты или спальни, куда проникал любовник. Влюбленные использовали любые ухищрения, чтобы попасть к предмету своего вожделения. Широко известен миф о прекрасной Данае, чей отец, обеспокоенный изречением оракула, отрезал ее от внешнего мира, заперев в дважды и трижды окованных медью покоях, и все же Зевс нашел способ пробраться к ней в виде золотого дождя.

Разумеется, в стремлении достичь желаемого любовники не ограничивались только помощью нянюшек, служанок или подруг; постепенно образовался целый круг людей, готовых оказывать услуги за любовь или за деньги. Герод в III в. до н. э. живо описал подобную сцену в первом мимиямбе (обнаружены в 1891 г.). Он вводит нас в покои высокочтимой госпожи Метрихи, которая коротает время за шитьем в одиночестве со своей служанкой фракиянкой; ее муж находится в Египте по делам, и уже десять месяцев как она не имеет от него вестей. Раздается стук в дверь; она подпрыгивает в радостном ожидании мужа, столь долго отсутствовавшего; однако перед дверью стоит не муж, а Гиллис, которую автор рисует как одну из трусливых, но изобретательных сводниц. После нескольких незначительных слов приветствия две дамы ведут с ней такой разговор:

«Метриха. Фракиянка, стучатся в дверь, поди, глянь-ка, / Не из деревни ли от нас пришли.

Фракиянка. Кто там за дверью?

Гиллис. Это я!

Фракиянка. А кто ты? Боишься / Поближе подойти!

Гиллис. Вот, подошла поближе!

Фракиянка. Да кто же ты, скажи?

Гиллис. Феленьи мать, Гиллис! / Метрихе доложи, что к ней пришла в гости.

Фракиянка. Зовут тебя.

Метриха. Кто?

Фракиянка. Гиллис!

Метриха. Мать моя, Гиллис! / Открой же дверь, раба! – Что за судьба, Гиллис, / Тебя к нам занесла? Совсем как бог к людям / Явилась ты! Пять месяцев прошло, право, / С тех пор – мойрами клянусь – во сне даже / Не видела, чтоб ты пришла к моей двери.

Гиллис. Ох, дитятко, живу я далеко, – грязь-то / На улицах почти что до колен, я же / Слабей последней мухи: книзу гнет старость, / Ну, да смерть не за горой стоит… близко.

Метриха. Помалкивай, на старость не пеняй даром, – / Еще любого можешь задушить, Гиллис!

Гиллис. Смеешься, – вам, молоденьким, к лицу это, / Быть может.

Метриха. Не смеюсь, – ты не серчай только!

Гиллис. Долгонько, дитятко, вдовеешь ты что-то, / На ложе на пустом… одна томяся ночью. / Ведь десять месяцев прошло, как твой Мандрис / В Египет укатил, и с той поры, ишь ты, / Ни строчки не прислал, – забыл тебя, видать, / И пьет из новой чарки… Там ведь рай чистый! / В Египте все то есть, что только есть в мире: / Богатство, власть, покой, палестра, блеск славы, / Театры, злато. Мудрецы, царя свита, / Владыко благостный, чертог богов-братьев, / Музей, вино, – ну, словом, все, что хочешь. / А женщин сколько! Я клянусь женой Ада, / Что столько звезд ты не найдешь в самом небе. / И все красавицы! С богинями схожи, / На суд к Парису что пришли, – мои речи / Да не дойдут до них! – Ну для чего ты сиднем / Сидишь, бедняжечка? Вмиг подойдет старость / И сгинет красота… Ну, стань другой… на день, / На два переменись и отведи душу / С иным дружком. Ведь и корабль, сама ты знаешь, / На якоре одном стоит куда как плохо! / Коль смерть незваная к нам в гости завернет, / Никто уж воскресить не сможет нас, мертвых. / Эх, часто непогодь сменяет вдруг ведро, / Грядущего не знаем мы… Ведь жизнь наша / То так, то сяк…