Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков Страница 13

о своих злоключениях с семьей, констатировал случаи мародерства исключительно] со стороны наших солдат, а не австрийцев, к[ото]рые великодушно позволили даже раздать оставшиеся запасы хлеба и сахара местным жителям. Мы все колесим кругом да около…

Безалаберность наша российская: сразу объявляют о сборах к выступлению, напр[имер], в 7 часов утра, торопят, не дают возможности] людям напиться чаю, а затем заставля[ют] их часа 2 стоять в ожидании приказа к движению; без карты следует даже начальник обоза штаба. […]

Австрийцы плохо принимают штыковой бой и вообще — напор всяких колющих орудий (пик и т.п.), поднимая руки вверх в знак готовности к сдаче. Куда как совершеннее их снаряжение, патронов носят более, чем мы (100 и 600). Бедные жители городов, к[ото]рые переходят из рук в руки то нам, то австрийцам — не знают, какому богу молиться. […]

22 августа. С раннего утра обложной дождь. Из Красностава почти все разбежались, побросавши в домах всякие запасы и даже дорогие предметы — остатки варенья, разносолы, зонтики, шляпки,- книги, настойки и т.п. В господарских же дворах (Жданово ^[69] и др.) — разносолы, гобелены, ковры, ноты фонолы — растрепленные по комнате; чего не сжег огонь, то старались растащить мародеры наши; по общему отзыву австрийцы в этом отношении значительн[о] уступают нашим. Один псаломщик так урезонивал наших грабителей из солдат: «Ведь я русский — ну, грабьте у поляков да у жидов, а у меня-то грешно вам!» Собираются применять драконовские меры к виновникам. А все же в основе этого преступления лежат невежество и непросвещенность нашего солдата, не отдающего себе отчет в осмысливании того, что делает. Прегрустная картина разоренных и пылающих в огне гнезд. Появился у меня насморк от постоянных сквозняков в разоренных, с выбитыми стеклами и окнами домах.

С раннего утра энергичная канонада артиллерийская] с СЗ, стихшая лишь к ночи. Огромные массы раненых с офицерами и врачами. Дружелюбные разговоры нашего казака с австрийцем, посменно курящим одну и ту же сигару. Чудное снаряжение — прекрасная обувь с чистыми портянками, ранец, резина для каблуков… То и дело слышатся добродушные окрики наших солдатиков, ведущих пленных: «Ходи, ходи, пане». […]

Настроение с утра бодрое: австрийцы будто бы в панике отступают, много сдается; Травники опять в наших руках. […]

23 августа. Ведрено. Сильный ветер, с воем и гулом гуляющий в занятом нами помещении с выбитыми рамами и стеклами. 9 часов утра, а на позициях тихо: не слышно ни одного выстрела. Ждем оттуда донесений, ч[то]б[ы] сообразовать с этим время нашего выступления из Красностава. […]

Решено переночевать в том же Красноставе, ч[то]б[ы] пока не двигаться всем штабом и обозом опять на Горшков, т[а]к к[а]к наш корпус почти достиг надлежащей позиции, ч[то]б[ы] подошли остальные корпуса с юга в обхват противнику. Влились в нашу и

4- ю армию пришедшие 1-я и 2-я Гвардейские дивизии; идет еще 3-я. В городе после полудня появились власти: бежавшие уездный начальник (исправник) со всем сонмом урядников и городовых; на развалины и пепелище возвращаются мало-помалу также и жители. Пронизывающий сильный холодн[ый] ветер гуляет по комнатам; завешиваем все дыры и щели оставшимися юбками, кофтами и пр. Приводят много пленных, из к[ото]рых все охотно сдаются. Конвойный солдатик объяснил мне причину такой массовой сдачи неприятеля: «Знамо, в-ство, как не сдаваться, когда этих пане кормят только горохом да луком с морковью!» Вот если бы наши военачальники да уразумели бы глубокий смысл сказанных т[а]к наивно слов этого серенького человека, тогда они знали бы, в чем лежит главный рычаг победы — не в одном лишь количестве штыков да пушек!.. Брюхо, брюхо для массы великий вопрос, с к[ото]рым прежде всего надо считаться…

Посмотрю я на Рябушинского ^[70], недосыпающего, недоедающего ^[71], развозящего всю нашу штабную знать на автомобилях и денно и нощно, — и диву даюсь, какой мотив руководит этим миллионером, добровольно ушедшим от своей комфортабельной жизни буржуа в этот кромешный ад. Я бы, будучи миллионером, так не поступил, и вместо себя сделал бы шофером к[акого]-н[и] б[удь] наемника. Но нет ли у него большого горя, к[ото]рого он бежал, ч[то] б[ы] забыть его? Как-нибудь разговорюсь с ним по душам. […]

24 августа. Воскресенье; знаю это потому, что хотел было сдать накопившееся грязное белье в стирку и получил ответ, что стирать по случаю праздника никто не согласится! Погода дивная; прохладно; солнышко греет по-осеннему. Отправил сегодня с писарем штаба, командируемым в Ярославль за теплыми вещами для офицеров, письмецо своим ребятишкам, снабдивши его адресом.

Командующий армией на Западном фронте Самсонов ^[72] по официальным источникам застрелился. По какой причине? Дела наши на германской границе, говорят, неважны[е], будто бы два корпуса разбиты.

Проходит масса пленных австрийцев. Захвачен большой обоз, рассматриваем и разбираем добычу ^[73]… На чердаке дома нашего найден зарывшийся в солому австриец, ничего не евший несколько дней, спрятавшийся несомненно из боязни, ч[то]б[ы] не попасться в плен воображаемым им мучителям.

Сегодня — дневка для войск. Слава Богу; она должна значительно укрепить силы наши и солдатские. А завтра переходим в наступление, предстоит переход через горный кряж и брать весьма укрепленные позиции. Ожидается большой убой. Все человеческое, кажется, вытеснено из людей, и осталось, орудуя всем, в них только одно звериное ^[74].

Распределение штабов на нынешний день: 3-й гренад[ерской] дивизии — Жолкевка ^[75], 46-й — Майдан Верховский ^[76] и 70-й — Бзовец ^[77], южнее дер[евни] Мосциска.