Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи Страница 13

Это событие оказалось решающим. Король Карл VIII, воспользовавшись неосторожностью кардинала, использовал возникшую в Италии неразбериху и невероятную слабость Неаполитанского королевства и принялся собирать армию. Папа начал готовиться к обороне. Джованни Сфорца был напуган этими приготовлениями и, несмотря на всяческие заверения папы, понимал, что в Риме у него земля ускользает из-под ног. Страх, как известно, опьяняет трусливых и придает им определенную степень безрассудства. Вот почему Джованни каждый день интересовался в Ватикане (выражение его лица было красноречивее слов), что будет с ним и его семьей. Джованни оказался в трудном положении: с одной стороны, он был связан родственными узами с Миланским королевством, а с другой – был зятем папы римского. Он так настойчиво сокрушался по поводу своего тяжелого положения и так часто мучил папу вопросами о будущем, что в конце концов папа вышел из себя и обвинил Джованни в желании узнать результаты до начала событий. Джованни на время замолчал, но по мере приближения штормовой волны из Франции он опять почувствовал себя отрезанным от своего убежища в Пезаро. В конце концов, возможно, по совету кого-то более умного, чем он сам, Джованни изменил тактику и заявил папе, что народ в Пезаро жаждет увидеть свою графиню и пришло время показаться там. Аргумент оказался столь лестным и разумным, что папа согласился, да и, кроме того, чума вновь грозила опустошить Рим. Лукреция получила разрешение покинуть Рим, а с ней Джулия Фарнезе и Адриана Мила. Возможно, папа хотел оградить их от эпидемии, а может, у него были какие-то другие мотивы. В свите, сопровождавшей отъезжающих, была и Лукреция Лопес, дочь Датари и Хуана Монкады, прислуживавшая Джулии Фарнезе. Папа серьезно обсудил с Адрианой путешествие, обратный маршрут и дату возвращения – июль и нежно попрощался со своими женщинами. 31 мая они покинули Рим.

Путешествие было долгим, но не утомило путешественниц; Джулия оставалась прекрасной, Лукреция – веселой, а Адриана – энергичной. Процессия проследовала через Умбрию и герцогство Урбино, в котором благородный гуманист Джидобальдо ди Монтефельтро сиял подобно звезде на фоне бледной геральдической красоты Елизаветы Гонзага. Герцог с герцогиней не вышли встречать процессию, вероятно опасаясь чумы, но их подданные приветствовали путешественников. Когда четырнадцатилетняя графиня 8 июня наконец достигла Пезаро, то увидела украшенные флагами улицы и сгорающую от любопытства толпу. Погода была отвратительной. Процессия до нитки вымокла под проливным дождем, который погасил сверкание золота и серебра и испортил великолепное зрелище. Процессия устремилась вперед, надеясь проскочить между двумя дождевыми зарядами, и брошенные им цветы были растоптаны в грязи. Стоило Лукреции оказаться во дворце, как она тут же удалилась в свою комнату. Во всей этой суматохе «вечером мы заботились только о том, чтобы одеться во что-нибудь сухое» – так написал Джованни Сфорца в письме, отправленном на следующий день папе. В конце концов, дождь не имел такого уж существенного значения. Наследующий день засияло солнце, и у женщин сразу улучшилось настроение. Они составили программы танцев и игр и весело проводили время, заставляя провинциальную публику в изумлении взирать на их роскошные наряды. Среди женщин, посещавших организованные ими балы и вечеринки, выделялась Екатерина Гонзага, известная не только своим аристократическим происхождением, но и невероятной красотой. Джулия и Лукреция не опасались конкуренции со стороны провинциальной аристократки, но эта жительница Ломбардии все-таки не давала им покоя, и они стали задаваться вопросом: почему бы им не устроить конкурс красоты? С помощью Адрианы, не участвовавшей в конкурсе, они облачаются в самые изысканные наряды и с удовольствием оглядывают друг друга. Их глаза светятся в предвкушении светского успеха. Сопровождавший их Джованни Сфорца одет не менее изысканно. Как образно написала Джулия: «Все выглядело так, будто мы, для того чтобы всех поразить, перевернули вверх дном Флоренцию в поисках парчи». Собралось много народу, все живущие поблизости аристократки, и, когда появилась Екатерина Гонзага, Лукреция и Джулия, оглядев ее в промежутках между танцами и разговорами, поздравили ее, делая вид, что восхищены. Была ли Екатерина на самом деле так уж красива? Лукреция улыбнулась про себя и глянула на Джулию, которая ответила незаметной для окружающих улыбкой. Свои впечатления Лукреция описала на следующий день в письме к папе: «Я должна сообщить Вашему Блаженству о красоте Екатерины Гонзага, поскольку уверена, что слухи о ней заставили думать Вас, что она прекрасна. Начну с того, что она на шесть дюймов выше мадонны Джулии, у нее прекрасный цвет лица, белая кожа, красивые руки и фигура. Но у нее некрасивый рот и ужасные зубы, большие светлые глаза, нос скорее уродливый, вытянутое лицо, отвратительного цвета волосы… Она свободно и легко говорит. Я горела желанием увидеть, как она танцует, но это не произвело на меня большого впечатления. Короче, она ни в чем не оправдывает свою репутацию [presentia minuit famam]. Такой Екатерина Гонзага вошла в историю. Но в письме, описывающем эти же события, отправленном Екатериной Гонзага папе римскому, она пишет, что Лукреция чрезвычайно похожа на своего отца «остроумием и умением держаться с истинно королевским величием; она настоящая аристократка».

Все присутствующие единодушно присуждают первое место Лукреции, а вот в отношении достоинств Джулии и Екатерины мнения разделяются. Мы являемся обладателями бесценного, неопубликованного прежде мнения, составленного Джакопо Драгони, доктора Святейшего престола. По окончании празднеств он в деталях описывает конкурс своему покровителю Чезаре Борджиа, сравнивая смуглую кожу Джулии, ее черные глаза, круглое лицо и необыкновенную пылкость [quidam ardor] с белой кожей и голубыми глазами Екатерины Гонзага.

В письме в Рим, относящемуся к этому периоду, Джулия использует излишне мирское обращение к понтифику, говоря: «Мой единственный повелитель». Это письмо, как и послание Лукреции, была найдено и опубликовано пастором.

Сдержанно описывая все эти празднества и балы, Джулия тем самым вызывала противоположную реакцию – возбуждала любопытство. Она заверяла папу, что он может не волноваться; его Лукреция весьма удачно вышла замуж и ведет себя изумительно; Пезаро даже более цивилизованный город, нежели Фолиджо, и все без исключения с любовью относятся к Сфорца. Да, здесь каждый день танцы и пение, музыкальные и театральные представления, но их святейшество не должно вообразить, что это делает их с Адрианой счастливыми. Увы, «поскольку здесь нет Вашего Святейшества, а все мое счастье и благополучие зависят от Вашего Святейшества, я не нахожу никакого удовольствия в этих развлечениях; ведь только там, где мое сокровище, находится и мое сердце». В этот момент ни Джулия, ни Александр VI не находили ничего смешного в том, что Джулия называет папу «мое сокровище». «Не верьте никаким слухам, Вас просто хотят ввести в заблуждение, – продолжает Джулия. – Ваша Светлость не должны забывать нас. Мы здесь как в заточении, но, несмотря на надежду на скорое возвращение, пишите нам хоть иногда». Она благодарит папу за новую милость, оказанную ее брату, кардиналу Фарнезе, и заканчивает письмо, чтобы «не наскучить ему». Но и речи не было о том, что она могла бы наскучить папе. Александр VI с жаром ответил, что, чем более длинными и пылкими будут ее письма, тем большее удовольствие он будет получать от их чтения. Используемые им выражения больше подходили двадцатилетнему юноше, нежели шестидесятидвухлетнему мужчине.