Огнестрельное оружие XIX-XX веков. От митральезы до "Большой Берты" - Джек Коггинс Страница 13

Гренадерская шапка, кивер и шлем, 1845 год

Как верно написал английский историк Александр Кинглейк, сравнивая доблесть русского и английского солдата, «…один из них был всего лишь маленьким звеном в цепи таких же стенающих крестьян, оторванных от своей родины неким указом; тогда как другой, крепкий и здоровый рекрут, свободно выбрал возможность стать профессиональным солдатом…». Для большинства русских крестьян армия была кошмаром. Те несчастные, кого воля их господина обрекала практически на всю жизнь служить в армейских рядах, вызывали всеобщую жалость. Такая доля считалась даже хуже, чем ссылка, потому что в Сибири, по крайней мере, рядом с ссыльным могли быть жена и дети. Подобное отношение к армии вполне разделяли и владельцы поместий, которые всегда старались направить в ее ряды тех из своих крепостных, без которых могли обойтись, либо тех, кого хотели жестоко наказать. Как написал Бассехс в своей книге «Неизвестная армия», «…к середине XIX века русская военная система обладала тенденцией вбирать в себя все негодное для службы». Даже тот факт, что русский солдат был «человеком долгослужащим», не делал его равным профессиональному солдату других армий. Смертность от болезней и боевые потери были столь высоки, что новые рекруты постоянным потоком шли в армию. В то же самое время славянский характер и темперамент, не в пример более методичным европейским нациям, отнюдь не способствовали превращению солдата в идеального армейского офицера.

Но даже с учетом всех этих обстоятельств русский солдат вел себя на удивление достойно. Оторванный от дома и семьи пожизненной службой (срок которой впоследствии был сокращен до двадцати пяти лет), избиваемый и запугиваемый офицерами (чье невежество порой вполне соответствовало его собственному), зачастую при отвратительном командовании генералов, для которых жизнь простого солдата не значила ровным счетом ничего, он на поле боя все же оказывал стойкое сопротивление неприятелю, а во многих случаях и отважно наступал, несмотря на тяжелые потери. Крайне сомнительно, чтобы он когда-либо испытывал чувство гордости за своих офицеров – подобное тому, которое часто воодушевляло солдат других народов; но гордость за свою часть и патриотическая преданность Святой Руси делали его на поле брани воином, с которым следовало считаться. Он и его товарищи были выносливыми и крепкими солдатами, которые вели огонь из артиллерийских орудий и удерживали бастионы Севастополя – а позднее, уже в другой войне, штурмовали турецкие редуты под Плевной (1877) под ураганным огнем новых казнозарядных винтовок, то есть делали все то же, что и солдаты любой другой армии.

Русская армия середины столетия во многом находилась под германским влиянием – в ней служило много офицеров германского происхождения (многие из которых были так называемыми «балтийскими баронами»). Они порой так заполоняли армию, что генерал Ермолов, русский человек старой закалки, на вопрос царя Николая I, какую награду он хотел бы получить за свои победы на Кавказе, ответил: «Ваше величество, сделайте меня немцем!» Странное смешение либералов и монархистов, иностранцев, лишь недавно ставших подданными русского царя, и потомков старинных русских династий, смесь древности и современности – все это позволяло сравнить империю русских царей с ульем, внутри которого шумела и гудела масса пчел, согласных на то, что их лишат плодов их труда, если это будет сделано осторожно и в соответствии с обычаями. Но откровенная угроза могла взволновать эту массу, и тогда она вырывалась на волю. Улей этот в прошлом бывал пару раз перевернут: Стенькой Разиным (в 1670 году) и Емельяном Пугачевым (в 1773 году). Крестьянские массы, по крайней мере часть их, поднялись на классовую борьбу, и правительство жило тогда в постоянном страхе, опасаясь еще более мощного взрыва народного негодования. Армия, офицерский корпус которой по большей части состоял из членов класса, который мог потерять все при изменении существующего порядка, была основой режима. Поскольку рядовой ее состав представлял собой исключительно крестьян, которые по праву могли таить обиду на царское правительство и своих господ, то в армии поддерживалась жесткая дисциплина и принимались все возможные меры, чтобы сделать из обычного рядового солдата нерассуждающего робота. Прилагались усилия и для того, чтобы поддерживать и еще более углублять пропасть между дворянином-офицером и крепостным крестьянином-солдатом. Этому должна была служить даже форма обращения – «ваше благородие» или «ваше высокоблагородие» по отношению к офицерам и фамильярное «ты» по отношению к солдатам, что еще больше подчеркивало разницу между командирами и подчиненными.