Москва и Россия в эпоху Петра I - Михаил Вострышев Страница 13

В 1707 году сестра Петра I царевна Наталья Алексеевна открыла театр в селе Преображенском. В труппе состояло около 10 актеров и 16 музыкантов. По ее примеру вдова царя Ивана Алексеевича царица Прасковья Федоровна устроила свой театр в селе Измайлове. В этих придворных театрах разыгрывались пьесы на библейские сюжеты и сценки, взятые из рыцарских романов.

Существовали также театры при школах, где актерами выступали учащиеся и преподаватели. Здесь предпочтение отдавали в основном пьесам, прославляющим победы русского оружия в Северной войне.

Своеобразным театральным представлением можно назвать также появившиеся балы и маскарады, которые попервоначалу назывались ассамблеями и на которых принуждали присутствовать не только мужчин, но и дам. В начале XVIII века Петр I специальным указом постановил: «Ассамблея – слово французское, которое на русском языке одним словом выразить невозможно, обстоятельно сказать, вольное в котором доме собрание или съезд делается, не только для забавы, но и для дела; ибо тут может друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава. А каким образом оные ассамблеи отправлять, определяется ниже сего пунктом, покамест в обычай не войдет. В котором доме ассамблея имеет быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куда вольно всякому придти, как мужскому, так и женскому. Ранее пяти или четырех не начинается, а далее пополудни не продолжается. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать и не токмо вышеописанное не повинен чинить, но хотя и дома не случится оного, нет ничего; но только повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто просит, игры, на столах употребляемые… Во время бытия в ассамблее вольно сидеть, ходить, играть, и в том никто другому прешкодить или ужимать…»

Ассамблеи начинались с официальных танцев, в которых обязаны были участвовать все присутствующие. Позже танцы стали центром этих общественных мероприятий.

Гулянья и прочие потехи

Москвичам издавна полюбились скоморохи. Заливались гусли, гремели сурьмы (трубы), били барабаны и накры (род литавр). А под звуки этой музыки плясуны, одетые в пестрые платья, тешили православный люд своими плясками. Вон на улице еще одна потеха: обученный всяческим шуткам косолапый Мишка встает на задние лапы, кланяется честному народу и показывает, как бабы горох воруют, как теща зятя потчует…

А еще забавнее поводильщики медведей. Громкий смех нескольких десятков голосов оглашает улицу, когда одна за другой сыплются их присказки и прибаутки… А дальше на площади что за оказия? Волки, лисицы, зверье разное?.. Нет, это так кажется. Подойди поближе, сейчас же разглядишь, что это люди, переряженные в вывороченные наизнанку лисьи и волчьи шубы. Потешается честной народ!

– Глядя, гляди! Вот так харя! – кричит кто-нибудь, заливаясь от смеха.

Хари (маски) волков и лисиц на самом деле безобразны, они сделаны весьма неискусно и густо размалеваны красками. В таком виде маски мало напоминали волчьи и лисьи морды. Но русский народ был невзыскателен, и вид этих людей, переодетых зверями, доставлял ему несказанное удовольствие.

Особенно популярны были масленичные потехи. В 1722 году, на масленице, по случаю заключения Нейштадтского мира, Петр I угостил Москву невиданным ею дотоле зрелищем – маскарадом и санным катаньем. Еще задолго до масленицы начались приготовления к этому замечательному празднеству, который устраивался в подмосковном селе Всехсвятском (окрестности станции метро «Сокол») под личным надзором самого Петра. Еще с вечера в среду на масленице множество морских судов разного вида и величины были поставлены на сани, в которые были назначены для упряжи отборные лошади и различные звери. В четверг на масленице, по данному ракетой знаку, этот сухопутный флот двинулся из села Всехсвятского и потянулся к Тверским воротам. Впереди поезда ехал арлекин, или штукарь, на больших санях, в которые были запряжены гуськом шесть лошадей, украшенных бубенчиками и побрякушками. За штукарем ехал в больших санях князь-папа Зотов – отъявленный пьяница, одетый в длинную красную епанчу, подбитую горностаем. У ног его сидел Бахус на бочке. За князем-папой шла его свита, а за свитой ехал шут в санях, запряженных четырьмя свиньями. Потом следовал флот под предводительством Нептуна, который ехал на колеснице и держал в руке трезубец – жезл, имеющий форму вил, обращенных остриями кверху. Далее двигался восьмидесяти восьми пушечный корабль, в полном вооружении, построенный по образцу того, который годом раньше был спущен на воду. На этом корабле сидел сам государь, в одежде флотского капитана, окруженный флотскими адмиралами и офицерами и командовал как бы на море. За кораблем, в раззолоченной гондоле, ехала императрица со своею свитою. Вся свита была одета в арабское платье, а сама императрица – в платье крестьянки. Затем, после нового ряда замаскированных, ехала так называемая «неугомонная обитель» – в широких, длинных санях, сделанных наподобие драконовой головы с разинутой пастью. Члены этой «обители», наряженные разными зверями, птицами и огненными змеями, заканчивали собою маскарадный поезд.

Это разнообразное и небывалое шествие, изумившее своею новизною москвичей, от Тверских ворот направилось в Кремль и въехало в него при пушечных выстрелах уже вечером. Три дня после того продолжалось самое раздольное пированье. Участвовавшие в маскараде в течение трех дней переряживались по несколько раз в день. В Прощеное воскресенье празднество это закончилось пиром, данным народу, и великолепным фейерверком, который тогда был в новинку и назывался «огненной потехой».

Народ удовлетворял свои потребности к потехам театром-балаганом, похожим на скомороший, который устраивали на ярмарках в дни православных праздников. Особым успехом здесь пользовались интермедии, осмеивающие глупого барина, корысть чиновника и жадность попов.

Но все сословия сходились на том, что пляски и задорные песни в дни отдохновения от трудов – лучшее зрелище. Притом и зрители могли в них поучаствовать. Человек ведь научился танцевать раньше, чем говорить. Пляской выражали радость и печаль, призывали к охоте и бою, заявляли о своей любви и ненависти. Каждому народу можно дать характеристику, увидев его национальные танцы.

Московские простолюдины любили кулачные и палочные бои, которые собирали массу зрителей. Участники разбивались на две группы и наступали друг на друга стенкой. Начиналась потасовка, причем в азарте так нещадно бились, что нередко побоища кончались смертными случаями. Но жизнь в Московской Руси ценилась дешево.

Большой маскарад в Москве: празднование Ништадтского мира. С 31 января по 4 февраля 1722 года

Боярская потеха

«Что записные кулачные бойцы показывают за деньги или из тщеславия, – записал в своем дневнике 24 июня 1722 года приезжий иностранец Ф. Берхгольц, – они делают даром, из простого удовольствия, иногда в трезвом виде и даже с лучшими своими приятелями, потому вовсе не сердятся, когда им разбивают в кровь носы и физиономии и рвут один на другом рубашки. Для полного удовольствия они даже снимают с себя поддевки и рубахи и наделяют друг друга ударами по голому телу, по которому громко шлепают, так что со стороны может показаться, что драка идет не на живот, а на смерть. Бойцы, когда бьют разом и руками, и ногами, готовы, кажется, съесть один другого, так свирепо выражение их лиц. И все-таки они остаются лучшими друзьями, когда дело закончено».